Тогда, среди ночи, транспорт, с которого его полк еще не успел начать высадку, был пронизан снарядами, а соседний – подорван миной. Одно дело воевать на суше, где можно стрелять в ответ, прижаться к земле, отступить, в конце концов! Но куда деваться в море с парохода, который медленно заваливается на борт? Что делать пассажиру в морском бою – паниковать и путаться под ногами команды или просто медитировать и наслаждаться зрелищем? Хотя какое тут наслаждение, скорее полное непонимание…
Взять хотя бы тот самый взрыв, осветивший половину неба, в честь которого все на палубе дружно проорали «Банзай!», уверенные, что где-то там, в темноте, императорский флот разделался с очередным русским крейсером. Увы, на следующий день в штабе дивизии их «обрадовали»: почти что треть всех снарядов, предназначенных для поддержки высадки, погибла вместе с перевозившим их транспортом…
Дело пошло на лад, когда подошедшие на предельную дистанцию прицельного огня крейсера Соединенного флота – ближе просто не позволяло мелководье – отогнали, наконец, настырную русскую лодку, причинившую к этому моменту кучу неприятностей японским войскам на берегу. Уцелевшие японские канонерки немедленно вернулись, со второй попытки прошерстив вражеские окопы, и времени на воспоминания у Кабаяси не осталось. Третья за день атака, в которую он повел сводный отряд, собранный из остатков трех полков дивизии, увенчалась наконец успехом. Русские, потеряв три люнета и часть траншей на своем правом фланге, взорвали склады боеприпасов, попортили орудия, сняв с них замки, подпалили вещевые магазины и начали общее отступление.
Японцам теперь предстояло озаботиться закреплением на позиции и преследованием. А у Кабаяси, возможно, появился шанс дожить до начала штурма укреплений самой крепости Порт-Артура, поскольку разведка доложила, хвала богам, что ближайшие крупные русские подразделения, угрожающие ударом с тыла, способны подойти сюда от Ляояна не ранее чем через несколько суток, а к этому моменту их уже будет кому встретить.
На формирование походных колонн, боевого охранения и необходимый отдых после боя ушло порядка двух часов. Поредевшие полки 3-й дивизии приводили себя в порядок после жестоких потерь на берегу, но успех необходимо было развить. И честь начать преследование отступающего противника первыми вновь была оказана солдатам и офицерам 1-й дивизии.
Но не успел еще Кабаяси отдать приказ выступать, как из-за цепи высот, за которыми расположилась японская артиллерия, послышалась яростная орудийная стрельба. «Конечно, – зло сжал зубы капитан, – на артналет по русским окопам снарядов не нашлось. На поддержку лобовой атаки пехоты тоже. А сейчас куда они палят, эти чертовы артиллеристы? Может, какой нибудь идиот в больших галунах учинил салют в честь победы?»
С едва сдерживаемым раздражением он ожидал посыльного с разъяснением, что все это представление значит, ибо разрывов снарядов он не наблюдал, Кабаяси предпочел отложить начало марша. Но возвращения молодого курсанта-добровольца, исполняющего роль делегата связи, он так и не дождался. Вместо него из-за холмов показался… Железнодорожный состав!
Кабаяси от удивления открыл было рот, что для прекрасно владеющего собой японца, офицера и потомственного воина было совершенно не характерно. Но его оплошности никто не заметил – на приближающийся поезд обалдело глазели все.
Нет, капитан понимал, что все по-настоящему боеспособные части сейчас, после нескольких атак русских позиций, «лежа отдыхали», изображая подготовку к маршу. Он и вправду не ожидал многого от того полка 4-й дивизии и двух эскадронов кавалерии, что были направлены три дня назад на северо-восток, дабы оседлать железную дорогу у развилки на Инкоу, а остальные тыловые части вообще, по мнению капитана, доброго слова не стоили. Но ПРОПУСТИТЬ ПАРОВОЗ С СОСТАВОМ до линии русских укреплений сквозь целый полк, сквозь все тыловые части, сквозь позиции артиллерии, в конце концов? Что могло помешать остановить его стрельбой из орудий, хотя бы и прямой наводкой?
Но, пожалуй, это уже и не так важно. Пропустили? Тем лучше для него и его славной дивизии – теперь весь груз поезда на законном основании достанется им. Криком выведя подчиненных из ступора, капитан отдал приказ выдвигаться бегом к насыпи и, если паровоз не остановится добровольно, открыть огонь по рубке и при необходимости – по котлу. Сам он тоже не удержался и в первых рядах побежал в сторону подходящего состава. Но по мере приближения он все больше и больше казался Кабаяси каким-то неправильным…
Почему одна платформа и два вагона поставлены впереди паровоза? Что это за дым идет из хвоста поезда – пожар от попавшего японского снаряда или второй паровоз? А если второй паровоз, то зачем – состав не такой уж и длинный? Что же это там за груз, который русские настолько упорно пытаются провезти в Порт-Артур? И почему за первым поездом дым из-за холмов поднимается к небу еще гуще, как будто там еще пара составов тянется?
Вопросов становилось все больше. И их масса превысила критическую, когда за первым поездом из ложбины действительно показался второй. Отдать хоть какой-то приказ или даже просто придумать, что именно скомандовать, Кабаяси не успел.
Головной зшелон полыхнул огнем подобно сказочному дракону. По бегущей к нему японской пехоте с бортов БРОНЕПОЕЗДА хлестали длинными очередями по пять пулеметов, с обеих артплощадок торопливо рявкали по четыре маленьких, но вредоносных пушки Барановского, и хоть и редко (скорострельность немногим выше выстрела в минуту из-за картузного заряжания), но солидно рыкали две башенные 87-миллиметровые пушки
[19]. Они абсолютно устарели для флота, и их с радостью вымели с флотских складов, но зато на суше мощные шрапнельные и сегментные снаряды весом в шесть килограммов, которых во Владивостоке нашлось превеликое множество, были весьма актуальны…
* * *
В боевой рубке штабного вагона легкого бронепозда «Добрыня Никитич» Василий Балк, наблюдая за мечущимися под ливнем шрапнельных и пулеметных пуль японцами, задумчиво проговорил, обращаясь к великому князю Михаилу и Максимову:
– Больше так легко нам не будет… И так три раза мы их накрыли, сыграв на эффекте неожиданности. Сначала передовой отряд, который невесть зачем перся вдоль железки; потом на станции, когда их артиллерию проредили; и вот эти вот, наконец. Но тут уже – линейная пехота, явно только что бывшая в бою. Значит, мы врубились в их боевые порядки. По всему судя, квантунцев они с позиции сбили максимум за три часа до нашего подхода. Вариант, скажу вам, не самый плохой. Теперь, если нам еще и провести эшелоны до Нангалина удастся без потерь, то первым в церкви свечку поставлю. Странно только, почему нас японцы не так уж активно обстреливали из орудий?
– Простите, господин лейтенант, но вы ЭТО называете «не активно»? – как обычно, влез поручик Ржевский, во все дырки затычка. – Да у нас у всех броневагонов крыши сейчас не стальные, а свинцовые от расплющенных шрапнельных пуль! Хорошо хоть, мы и у эшелонов крыши железом накрыли, а то привезем в Артур кучу раненых вместо подмоги.
