У картины Дейнеки она снова притормозила и внимательно перечитала имя автора.
– Это же тот Дейнека, который спортсменов изображал? – задалась она вопросом.
– Он самый, – подтвердил я, разглядывая монументальное полотно «Материнство».
Здоровая такая хреновина – два на три метра. Я бы ухайдакался просто кистями, без малярного валика, это всё закрашивать. У нас на курсе (с которым я занимаюсь) часть студентов уже ушла в монументалисты. Никогда не понимал, в чём кайф ваять такие полотна. Для слепых? Конкретно эта работа Дейнеки таких масштабов не оправдывала. Хрен с ними, с размерами и светопередачей. Дейнека, обожающий писать в контражуре, с этим справился. Но «Материнство» меня серьёзно разочаровало в плане композиции. Вернее, в полном отсутствии таковой. Типа тут скрыт особый смысл, и мы, приземлённые зрители, не в силах разгадать великий замысел художника? Не буду спорить, полнота замысла мне не открылась, зато я бы обрезал часть холста справа или добавил слева, чтобы композиционно уравновесить этот шедевр.
Бабушка, потрясённая масштабами картин монументалистов, где минимум сюжета, но много потраченной краски, вернулась в зал с произведениями помельче.
– Роберт Фальк, – прочитала она.
После долго бродила, пытаясь понять художника. Пришлось мне прийти ей на помощь и пояснить:
– Он начал работать ещё до революции. Его объединение «Бубновый валет» стало вызовом тому обществу. Бубновый валет – это некая каторжная символика у заключённых. Тёмный фон в большинстве полотен Фалька обусловлен временем. Плохое питание, плохое освещение. Некая тоска и беспросветность.
– Саша, тебе это нравится? – решила прояснить для себя данный вопрос бабушка.
– Мне – нет. И это ничего не значит. Художник жил, творил и умер четыре года назад, но мы его помним. Видишь, даже на выставку в Манеже привезли картины.
Саму выставку я обошёл всю и ещё два раза сходил с Алексеем в последующие дни. Дядя Вова наверняка ввёл Алексея в курс дела, и о том, что я мечтал попасть на эту выставку, он знал и терпеливо ходил за мной, не понимая, что именно я так долго разглядываю. А я искал, что могло возмутить Хрущёва. Я ведь помнил, что были на выставке какие-то скандальные скульптуры, и разгрому подверглись молодые художники. Не мог же Хрущёв обозлиться на того же Фалька, которого давно нет в живых? И тем не менее подходящих работ я не наблюдал.
Чувствуя некую вину за собой в том плане, что не смог переспорить, переубедить и как-то приструнить академика Серова, дядя Вова в конце ноября уделил мне особое внимание.
– Сашка, – позвонил полковник в один из вечеров. – Тут ещё одна выставка художников в Доме учителя на Большой Коммунистической намечается. Мне доложили. Хочешь посмотреть?
– Конечно, хочу, – не стал я возражать.
В самом деле интересно было посмотреть на художников, которые параллельно с Манежем решили провести свою выставку.
– Завтра вечером вместе сходим. Взглянем, что там такое, мне по ней отчёт писать.
Помещение в Доме учителя особо большим не было. Почти сразу я понял, что это какие-то самодеятельные художники организовали показ. Весёлые такие, задорные. Их толпилось больше, чем зрителей, которые пришли посмотреть картины. Полотна у всех художников были одного размера, примерно семьдесят сантиметров на метр. И развесили их на стенах шпалерно.
Как я выяснил у одного из участников выставки, бывший преподаватель Полиграфического института Элий Белютин выставил работы учеников своей живописной студии.
– Как тебе? – ходил за мной по пятам дядя Вова.
– Неоднозначно, – пробормотал я.
Возраст этих художников варьировался примерно от тридцати до пятидесяти лет. Большинство из них не были профессионалами в полном смысле этого слова. Мало кто рисовал часами анатомические скелеты, черепа и тому подобное. Не хочу говорить плохо об этом порыве что-то создавать, но, мягко говоря, это выглядело не совсем мастерски. Цвет, свет, экспрессия, какая-то самобытность присутствовали, но не более того.
Возле одной из картин я разговорился с её создателем. Леониду было почти сорок лет. Прошёл войну, был связистом, как и мой дед. Вернулся в Москву в сорок шестом.
– Хочется как-то украсить, разнообразить свою жизнь, – пояснял он свой порыв творить. – Мы по вечерам, после работы, в студии Белютина занимаемся.
Остальные художники имели схожие порывы рисовать. Со смехом рассказали мне, как они летом группой из двухсот человек наняли пароход, выгружались всей толпой в любом населённом пункте на причале и разбегались по городу на этюды. Этакий налёт художников. Живопись у них получалась яркая, солнечная, экспрессивная.
Дядя Вова уже далеко не нуб в этом деле и поинтересовался у меня.
– Это экспрессионизм?
– Около того, – не стал я вдаваться в подробности, чтобы не расстраивать художников.
А тут очередное оживление среди этой творческой братии. Оказывается Капица и кто-то еще из ученых физиков пожаловали на выставку. Наконец я узнал почему её вообще организовали. На Ленинском проспекте построено новое здание Физического института. Скульптора Эрнста Неизвестного пригласили украсить его, а он решил, что его работы не будут смотреться выигрышно, без картин соответствующей тематики на стенах, и предложил Белютину продемонстрировать работы учеников студии.
Для товарища же полковника по пути домой пришлось развернуть свой ответ по поводу выставки.
– Вы в курсе, кто такой Пикассо? – спросил я.
– Это тот, что кубиками рисует?
– Он самый, – подтвердил я. – У нас в институтской библиотеке есть репродукции его картин. Если посмотреть первые работы Пикассо, то это другая техника, где можно увидеть, что он прекрасный рисовальщик, имеющий за своей спиной классическую школу. После ему захотелось хм… выпендриться и он ушёл в этот самый кубизм. Но даже в тех работах всё равно видно основу, то, что не перекрыть так называемыми «кубиками». Он хорошо знает анатомию и прекрасно рисует.
– Я понял, – без дальнейших подсказок сообразил дядя Вова. – Эти, по твоим словам, «выпендриваются», не имея академической подготовки в рисунке и живописи.
– Примерно так, – подтвердил я. – По крайней мере, это моё видение их работ.
На самом деле не всё было так плохо. Если вспомнить, сколько лет я проработал дизайнером интерьеров, то мог принять много чего. Начнём с того, что все абстрактные работы очень удачно вписываются в качестве цветовых пятен на стенах различных интерьеров. Не стоит искать в них глубокий смысл, но как декоративное искусство я это воспринимаю нормально.
Другой вопрос, что многие «самобытные» товарищи пытаются втюхать то, чего в их творчестве нет. Была у меня в Лондоне одна знакомая девица с Украины. Хорошо знала английский, по специальности бухгалтер. Довольно смышленая, неплохо устроилась и зарабатывала. В какой-то момент её переклинило и она решила, что может попробовать себя в живописи.
