Остановка процесса демократизации
Тито отплыл в Великобританию на «Галебе», итальянском военном корабле, который в 1951 г. по инициативе Копинича подняли из глубин Кварнерского залива и переоборудовали в учебный корабль югославского морского флота. Позже его дополнительно модернизировали в соответствии с пожеланиями Тито
[1450]. Еще до того, как Тито покинул черногорские воды, он узнал «радостную новость» о смерти Сталина
[1451]. Это неожиданное событие в следующие месяцы оказывало решающее влияние на его политическую позицию. По словам Милована Джиласа, Тито после 1949 г. принял новую идеологическую линию, которую ему предложили его интеллектуально более продвинутые товарищи, но после смерти Сталина он избавился от нее как от балласта и угрозы, направленной против его личной власти
[1452]. Уже во время борьбы со сталинизмом он резко и с обидой реагировал, если среди его окружения возникали сомнения относительно социалистического характера Советского Союза, а следовательно, и относительно самого югославского социализма. «Иногда мне казалось, – пишет Джилас, – что он играет роль пророка, высшего священнослужителя, выступающего против раскольников»
[1453].
Югославские вожди, в первую очередь Тито, надеялись, что после смерти Сталина за кремлевскими стенами начнется борьба за власть, и давление на Югославию ослабеет. Так и случилось. Тито использовал предоставленный ему шанс и притормозил процесс демократизации, главным образом на идеологическом уровне, а партию подчинил своей абсолютной власти. Чем больше усиливалась его личная власть, тем меньше он был склонен признавать свои ошибки и тем больше оказывал давление на членов ЦК, занимавшихся экономикой, настаивая, что необходимо освободиться от помощи Запада
[1454]. Насколько быстро произошел поворот влево, вероятно, лучше всего прослеживается в отношении режима к крестьянскому вопросу. Под влиянием недовольства сельского населения, которое начало забастовки
[1455], через три недели после смерти Сталина, 30 марта 1953 г., правительство в результате бурной дискуссии издало декрет о реорганизации крестьянских кооперативов (задруг). Принять такое постановление предложили Кардель и Джилас, тогда как Тито при поддержке некоторых партийных «специалистов» долго сопротивлялся этому, главным образом из идеологических соображений. Он был убежден, что построить социализм сможет только сильный пролетариат, но в Югославии его еще нужно было создать, превратив крестьян в рабочих
[1456]. Декрет означал окончание идеологической войны против крестьянства, поскольку позволил распускать задруги и вновь организовывать личные хозяйства.
Хотя законом предусматривалось, что крестьяне смогут освободиться только следующей осенью, сразу после его принятия началось их массовое бегство из коллективных хозяйств, что являлось откровенным протестом против внедрения социализма на селе. Однако процесс либерализации находился в застое из-за сильного противодействия партийных боссов, сельских бюрократов, а также бедных безземельных крестьян, – их было около 100 тыс., – которые видели в нем посягательство на свои кровные интересы. Принимая во внимание, что именно эти крестьяне представляли в народно-освободительном движении самую многочисленную группу, правительство уже 22 мая 1953 г. приняло ряд дополнительных постановлений, которые по сути исключили вероятность позитивных изменений, на которые можно было рассчитывать благодаря отмене коллективизации. Оно ограничило количество пахотной земли, которой могла владеть отдельная семья, всего 10 га (20 га в горных районах), ввело новую налоговую систему, обеспечившую возможность оказывать давление на собственников, и, разумеется, сохранило контроль над продажей крестьянской продукции. И тем самым дало дополнительный импульс росту недоверия большинства крестьянского населения к режиму
[1457]. К тому же оно в зародыше уничтожило возможность здорового экономического развития сельского хозяйства. Вдобавок, конечно, оно затормозило и демократизацию общественной жизни, перестройку партии в Социалистический союз и включение беспартийных интеллигентов в политическую и экономическую жизнь
[1458].
Руководители партии долгое время считали крестьян отсталым и консервативным элементом, неспособным принять участие в формировании отношений самоуправления. Поэтому их изолировали и отняли у них какую-либо возможность отстаивать свои интересы, надеясь, что прогресс индустриализации сам по себе решит проблему частной собственности на селе. Крестьянам пришлось ждать до октября 1970 г., пока СКЮ не принял резолюцию, посредством которой попытался включить их в югославскую систему самоуправления как равноправных граждан, хотя от ограничения количества земли 10 га он не отказался. Это привело к тому, что примерно половина активного югославского населения, проживавшая в деревнях, создавала едва ли четверть валовой прибыли
[1459]. Несмотря на то что видные партийные руководители и сами понимали, насколько ошибочна была эта политика, основанная на ускоренной индустриализации, а не на реформировании сельского хозяйства
[1460], они не могли отказаться от нее из-за идеологического страха перед появлением «кулаков». Как рассказывает в воспоминаниях Яков Блажевич, Тито хвастался, что у него есть «свой крестьянин», который регулярно сообщает ему о том, что происходит в деревнях
[1461]. Вопрос только в том, понимал ли он его.
Несмотря на возврат к правоверности, последовавший после смерти Сталина, югославы не могли не приветствовать антисоветские восстания рабочих, произошедшие в июне и июле 1953 г. в Восточном Берлине, Плзене и Остраве. Радио «Загреб» 8 июля дало комментарий, согласно которому «восстание в Восточном Берлине, которое утопили в крови советские танки, волнения в Чехии и события в Венгрии – уже не только симптомы коварной болезни. Лед давно стал давать трещину и продолжает раскалываться. <…> Невозможно умолчать о том, что югославский пример сыграл важную психологическую роль, поскольку доказал, что человек может успешно противостоять даже такому страшному деспотизму, как русский…»
[1462] С другой стороны, в самих верхах не могли не учитывать, что любое ослабление Советского Союза ослабит также и «наши позиции», как сказал Тито. «Точно, – присоединился к нему Кардель. – Мы ни в коем случае не должны допустить, чтобы кризис в Советском Союзе и в восточных странах разрешился антисоциалистическим путем»
[1463].
