Если Джилас надеялся, что этим сердечным излиянием смягчит Тито и останется в ЦК, то он ошибся. Вопреки предостережениям одного из лучших знатоков и друзей Югославии, австрийского посла Вальтера Водака, что режим столкнулся с испытанием, исход которого повлияет на его дальнейшие отношения с заграницей
[1510], 16 января, спустя три дня после исключения Джиласа из Исполнительного комитета, был созван III внеочередной Пленум ЦК СКЮ, на котором обсуждалось его «дело». Инициатива исходила от Тито, он лично дал задание Карделю и Ранковичу его провести. О пленуме, на котором присутствовало 108 делегатов, Джиласа никто не оповестил, он узнал о нем из газет
[1511]. Это была горькая неожиданность, поскольку Джилас надеялся, что столкновение можно будет сгладить без общественного резонанса и без особого вреда его карьере. Он рассчитывал, что останется в ЦК и ему будет позволено хотя бы в более мягкой форме и дальше развивать свои мысли
[1512]. Он понял, что, опубликовав статью в Nova misao, поступил глупо: «Я большой ребенок. Я не государственный деятель. Всё бы плохо кончилось, если бы я руководил государством»
[1513].
Тито решил его полностью изолировать, и перед заседанием с этой целью провел несколько бесед с членами ЦК, которых считал колеблющимися или симпатизирующими позициям Джиласа. Ссылаясь на единство партии и на вред, который Джилас нанес государству, он легко сумел их переубедить и перетянуть на свою сторону всех, за исключением Дедиера
[1514]. На III Пленуме, который состоялся в Белграде, в атмосфере, наполненной напряженностью и страхом, первым слово взял Тито. Он акцентировал свое внимание на вреде сочинений Джиласа, на том, что он подрывает дисциплину внутри партии и тем самым способствует ее уничтожению, угрожая в том числе и существованию государства. Джилас проповедует абстрактную демократию, цель которой она сама, демократию, которая ведет к анархии: «антисоциалистические формулировки», «раскол союза коммунистов.» За ним выступал Джилас, который, бледный от волнения и нервного истощения, защищал свои взгляды, хотя и признал, что не стремится к тому, чтобы другие с ним соглашались. «Моя самая большая ошибка заключалась в том, что я обнародовал свою позицию, не обсудив ее сначала со своими коллегами, поскольку думал, что настало время, когда можно открыто выразить свои личные взгляды, невзирая на мою должность». Кардель, которому было дано задание теоретически разбить идеи Джиласа, обвинил его в ревизионизме самого худшего типа, который в конце XIX в. внес в марксистскую доктрину немецкий социал-демократ Эдуард Бернштейн
[1515]. При этом, похоже, его не смущало то, что и Сталин ссылался на Бернштейна, когда в 1948 г. обвинял Карделя и Тито. Не помогли и заверения Джиласа, что он никогда не читал Бернштейна. Полемизируя о критике партии, Кардель отметил важность ее наличия, особо подчеркнув, что критика является необходимым инструментом в борьбе за социализм и за развитие демократических процессов в Югославии. «Может быть, он был еще большим еретиком, чем Джилас, – отмечал Дедиер, – но он был более умным и более гибким человеком, он умел вовремя отойти в сторону, а также при необходимости мимикрировать. В некоторых вопросах он уступал, но защищался насмерть»
[1516].
Джилас его выступление воспринял как предательство, поскольку в предыдущие месяцы они виделись почти каждый день, подолгу говорили по телефону, не столько по делам, сколько обсуждая общие мысли и планы
[1517]. Но Кардель был слишком прагматичен, чтобы не понимать, к какой пропасти движется Джилас, и из-за этого стал с ним более осторожен и сдержан
[1518]. Джилас нравился Карделю из-за его несколько «диковатой искренности и открытости», поскольку «высказывал всё, что приходило ему в голову». Кардель понимал, что в своих «необузданных амбициях» и абстрактных концепциях Джилас переоценивает широту демократических процессов в Югославии, и не был готов вместе с ним встать на путь, ведущий к погибели
[1519]. Кардель утверждал, что на какое-то мгновение Джилас повредился умом, но при этом решил, что будет ему противостоять, особенно когда узнал мнение Тито
[1520]. В своем выступлении, помимо прочего, он рассказал, что Джилас говорил ему о возможности существования двух социалистических партий, которые бы соперничали между собой (но не упомянул, что одна из них должна была быть антититовской)
[1521].
Тито хорошо осознавал, что собака знает, чье мясо съела, и пошел еще дальше, заклеймив Джиласа как «классового врага». Он считал, что ликвидировать Коммунистическую партию в Югославии невозможно, поскольку она ответственна за осуществление целей революции, и ей не место «на свалке среди металлолома». К этой позиции присоединились все члены ЦК. Со слезами на глазах их поддержал Светозар Вукманович – Темпо. Моше Пияде, который, по мнению Карделя, был оппортунистом и демагогом, и который терпеть не мог Джидо со времен плена, говорил о политической порнографии, несмотря на то что в прошлом соглашался с его статьями. «За ночь собрал все обиды, которые накопились, и вылил их на меня»
[1522].
