О новом аресте Джиласа югославская пресса не сообщала. Только за два дня до процесса Borba в передовице под заголовком «Не только югославская проблема» попыталась показать, насколько Джилас стал для Запада удобной фигурой на шахматной доске международной политики. В дипломатических кругах в Белграде преобладало мнение, что Джилас, описывая балканскую политику Советского Союза и внутреннее положение дел в югославском руководстве после разрыва с Информбюро, нанес удар по больному месту. «Нестабильное положение Югославии в отношениях с восточноевропейским блоком и особенно с другими балканскими государствами объясняет, почему югославское руководство так болезненно отреагировало на заявления Джиласа»
[1577].
Когда Джиласа посадили, внутри репрессивного аппарата появились предложения ликвидировать его физически. Тогда Тито и Ранкович этому воспротивились, частично из-за прежней дружбы, частично из-за мнения Запада, а также из-за уверенности в том, что Югославия должна проводить в отношении оппозиционеров отличную от СССР политику. Когда Сульцбергер попросил разрешения посетить Джиласа в тюрьме, Тито его просьбу отклонил, пояснив это тем, что «за такое [за то, что Джилас сделал. – Й. П.] в Советском Союзе расстреливают»
[1578]. В любом случае Тито больше и больше отдалялся от него, а также от VI Съезда, который нес на себе отпечаток идей Джиласа. В доверительных беседах в последующие годы он говорил, что переименование КПЮ в СКЮ было преждевременным
[1579]. По его мнению, с VI Съезда начался застой партии и падение ее роли в обществе; он полагал, что эти дефекты прошлого необходимо исправить, укрепить положение партии и обновить принципы демократического централизма
[1580].
* * *
Джилас же совершенно отдалился от коммунистической идеологии и не симпатизировал левым диссидентам 1960-х гг., которые в полемике с режимом открывали «молодого Маркса». Это, конечно, не значит, что он совсем отошел от марксистских идей, но он не воспринимал их как догму, которая не подлежит критике. «Всё еще считаю, – говорил он в 1968 г. в разговоре с Сульцбергером, – что Карл Маркс величайший человек современной истории. Он был пророком, а не ученым. Во всей истории человечества вы не найдете такой мысли, которая бы настолько захватила человечество, как марксизм»
[1581]. Во время этого интервью он уже был больше года на свободе, поскольку власти отпустили его досрочно из тюрьмы в конце 1966 г. При этом интересен тот факт, что в его распоряжении был государственный автомобиль с шофером и он снова получал приличную пенсию как бывший участник партизанского движения
[1582]. Это означало, что Джилас не был полностью изгнан из «нового класса», хотя в высших кругах к нему относились очень критично, считая, что он оклеветал революцию и все страдания, положенные на ее алтарь. Много плохого представители этих кругов могли рассказать и о его характере. Пепца Кардель, не умевшая держать язык за зубами, говорила о нем: «Джилас никто и ничто, падшая душа, он не уважал никого. Часто, не будучи приглашенным, приходил в чужие дома, общался высокомерно с теми, кто не соответствовал его меркам или чья внешность ему была неприятна. Это был человек без каких-либо внутренних достоинств»
[1583]. Так или иначе, Джилас не отказался от политики, когда вышел на свободу: в этом ключе было написано письмо, которое он отправил 20 марта 1967 г. Тито. В нем он сообщил, что не согласен с его политикой, и обратил его внимание на кризис, в котором находится страна. «Для любого беспристрастного наблюдателя совершенно неопровержимо, что вопреки официальным возражениям и молчанию, идеи демократического социализма и народной свободы, единственным и самым видным защитником которых был я, сейчас в Союзе коммунистов и вне его больше наполнены жизнью и самосознанием, чем когда они только зародились. <…> идет к тому, что многие волей-неволей оказываются перед выбором между Югославией и свободой…»
[1584]
Тито не ответил, хотя это письмо его настолько обеспокоило, что он приказал своему сотруднику из спецслужб Ивану Мишковичу поговорить с Джиласом и вернуть ему его арестованные рукописи. (В тюрьме Джилас не бездействовал – вопреки тяжелым условиям, в которых содержался, он написал 38 больших и маленьких работ общим объемом 3 тыс. машинописных страниц)
[1585]. Позднее ему вернули пенсию, а через несколько лет и паспорт
[1586]. Этот шаг возымел действие. Джилас во время Пражской весны в 1968 г. поддержал политику Тито, но в интервью, которое опубликовала туринская газета La Stampa 17 октября 1970 г. он заявил, что больше не одобряет всех его идей, а также согласен не со всеми его методами, но признаёт Тито как личность, которая войдет в историю Югославии как гарант ее целостности
[1587]. Некоторое время спустя он снова стал объектом острой критики. В марте 1970 г. власти опять запретили ему выезжать за рубеж. То, что после выхода из тюрьмы он установил контакты с различными западными учреждениями, как, например, с Институтом Востока в Швейцарии, который финансировали американские спецслужбы, тоже говорило не в его пользу. Впрочем, как и то, что во время своей поездки в Западную Европу и США в 1968 г. он встречался с представителями югославской эмиграции и с дочерью Сталина Светланой, которая тогда сбежала из Советского Союза на Запад. Хотя его новая книга «Неполное общество. По ту сторону нового класса», в которой он утверждал, что коммунизм «самый большой миф в истории», и не имела такого отклика, как предыдущие, в Белграде она вызвала недовольство. Тито и его товарищей беспокоило то обстоятельство, что, даже исключив Джиласа из политической жизни, они не смогли вычеркнуть его ревизионистские концепции из голов некоторых функционеров и интеллектуалов
[1588]. Еще одной причиной явилось то, что Джилас воспользовался кризисом, в котором находилось югославское общество на переломе 1960-х и 1970-х гг., для бесцеремонной критики режима в некоторых известных иностранных журналах. Приведем несколько заголовков: «У народа нет власти» (International Herald Tribune. 1972. 02.08), «Безликая масса, которой руководят рабочие» (Ibid), «Югославский кризис – кризис партии» (Die Zeit. 1972. 28.07). Комментарий Тито: «В прессе много враждебных точек зрения, за которые его необходимо призвать к ответу»
[1589].
