Инфляция нормативно-правовых бумаг, которыми сыпал Кардель, его постоянное недовольство тем, что было достигнуто, для его товарищей в президиуме звучали как заезженная пластинка. Между словами и практикой, между «реформой реформы», моральным и экономическим кризисом, в котором утопало югославское общество, было слишком большое несоответствие, чтобы они его не заметили
[2404]. Консервативные круги внутри партии с досадой шептались о «джиласовщине», которая снова стала актуальной
[2405]. На Карделя не нападал никто, поскольку ожидали, что он станет преемником Тито, но никто больше не верил его теориям. «Уже воробьи говорят, – комментировал Душан Биланджич в декабре 1978 г., – что старые идеи исчерпали себя. Новые решения, новые направления, новая политика не могут быть реализованы при жизни Тито. Все ждут времени “Ч”»
[2406].
За утопией, которую провозглашал Кардель, «ярко выраженный дидактичный моралист»
[2407], скрывалась горькая сущность автократии Тито, которая осталась единственной точкой опоры неудавшегося югославского эксперимента. Все правящие команды как на союзном, так и на республиканском уровне оказались неспособными и дилетантскими. С 1972 г. на различные планы развития потратили 40 млрд долларов, но не достигли ничего
[2408]. При этом сильно задолжали загранице, следуя примеру союзного министра финансов Петра Костича, который без ведома правительства занял миллиард долларов, чтобы спасти убыточный металлургический завод в Смедерево
[2409]. После принятия конституции 1974 г. этот тренд укрепился, поскольку республики благодаря приобретенной государственности не нуждались в одобрении Белградом кредитов, которые они брали за рубежом. Между тем Югославия к середине 1970-х гг. задолжала загранице больше 4600 млн американских долларов, к концу же десятилетия долг составил 16 млрд долларов. Мировой экономический кризис, который вызвал рост цен на нефть и нефтепродукты, внутренние проблемы страны, как мы уже отмечали, сильно замедлили экономический рост, к которому в прошлом привыкли югославы. В ответ на это отдельные республики обратились к автократии, что еще больше подчеркивало неудачу союзного правительства в создании единого рынка и в реализации «разделения труда», о котором говорилось в пропаганде режима. Несмотря на то что наиболее развитый север предназначил по плану пятилетки 1971–1975 гг. для неразвитого юга около трех миллиардов долларов и в следующую пятилетку намеревался даже превысить эту сумму, пропасть между ними было невозможно преодолеть
[2410].
Кардель знал, в каких опасных условиях находится государство: с 1974 г. не было ни одного партийного заседания или других закрытых встреч, на которых не подвергали бы критике современные экономические и политические реалии. На встрече союзных функционеров в феврале 1977 г., когда он уже знал, что смертельно болен, он сказал: «Не ждите больше меня. Когда читаю газеты и слушаю разговоры, мне становится страшно. Через год или два мы скатимся в инфляцию, которая будет мчаться галопом, как в Чили [где в 1973 г. произошел государственный переворот против левого президента Сальвадора – Й. П.]»
[2411]. Еще более горьким откровением стали его слова Богдану Магличу, югославскому физику в США: «Наша система страшная и ошибочная». «Практически ничего нельзя сделать. Ни одно изменение к лучшему уже невозможно»
[2412]. Наиболее выразительно и красноречиво он признал поражение следующей фразой: «Счастья человеку не может дать ни государство, ни система, ни политическая партия. Счастье может сотворить только сам человек».
Время позднего титоизма и смерть Карделя
В конце своей жизни Тито всё реже присутствовал на встречах: он предпочитал приглашать представителей разных ветвей власти к себе на разговор. Исполнительное бюро ЦК СКЮ работало так, что его председатель Стане Доланц выносил директивы из дискуссий с Тито и Карделем, а члены их просто принимали. «Этой тройке, – сказал Юре Билич, секретарь ЦК СКХ, – важно удержать власть и кроме этого их ничего не интересует»
[2413]. В атмосфере позднего титоизма, когда Тито в Югославии прославляли с огромным пропагандистским воодушевлением, практически обожествив его, он стал средством властной системы, которое использовали для защиты своих привилегий
[2414]. Кардель точно знал, что «Югославия больше никогда не позволит себе иметь нового Тито», хотя не отрицал его исторической роли
[2415].
На VI заседании Президиума ЦК СКЮ 9 октября 1978 г. в Брдо он поднял вопрос, какой будет партия, когда Тито больше не будет ее руководителем. При этом предостерег всех кандидатов на наследство, которые ходят по Югославии и представляются «маленькими Тито» и хотели бы иметь такую же общественную роль, какую имеет он, но при этом не имеют ни его характера, ни способностей. «В будущем мы не будем искать нового Тито, поскольку его нет и еще долго не будет». Поэтому Кардель предлагал создать коллективный орган, который бы управлял СКЮ в соответствии с настоящими демократическими основами, хотя у него не было иллюзии, что это будет просто, принимая во внимание отсталость югославского общества: «Для этого нужно было бы сломить силу иерархии и иерархических основ, которые у нас всё еще сильны»
[2416].
Думал ли Кардель, говоря о «маленьких Тито», также о своем протеже Стане Долaнце, вожде ЦК СКЮ, которому многие предсказывали, что он будет наследником маршала? В пользу последнего он включил сильную пропагандистскую машину, при этом было невозможно не заметить, что толстый словенец пользовался доверием Тито и одновременно имел тесные связи с военными кругами и их контрразведывательными службами
[2417]. Важным было и то, что 52-летний Доланц на XI Съезде СКЮ в июне 1978 г. был наделен новой функцией – секретаря Президиума СКЮ, и это недвусмысленно указывало на то, что он первый из узкого круга коллег Тито. По сообщению ЦРУ, он рассчитывал стать министром обороны, и из-за этого пустился в «грязную» гонку с другим потенциальным кандидатом, адмиралом Бранко Мамулой. Но его восхождение не нравилось партийной верхушке. О Доланце Добрица Чосич сказал, что он самый сильный человек «брионской монархии». Почти полтора десятилетия он был его железной рукой. «Империи немощного от дряхлости Тито он придавал энергию альпиниста и жестокость охотника на мелких животных. Тито посредством Доланца возмещал те силы, которые у него иссякли, и без которых его деспотия не работала бы»
[2418]. В подтверждение этих слов следует упомянуть слухи, которые ходили в середине 1970-х гг. о Доланце, – что он человек, с которым небезопасно идти на охоту на медведя. «Сказано было без злобы, – сообщал британский посол, – но тот факт, что это сказал политик, который был близок к внутреннему кругу, подкрепило мою уверенность, что нельзя стать оружием Тито для восстановления централизма, не набрав мешка врагов, поскольку речь идет о будущем после Тито»
[2419]. Конечно, всё крутилось не только вокруг Доланца. Наверху, особенно в военных кругах, о коллегах и сотрудниках повсюду сплетничали как о проблемных людях или как о возможных предателях, осуждали их союз с Западом или с Россией. Обо всем ставили в известность Тито, предлагая ему свои услуги в качестве информаторов, он всё это регистрировал, сам участвовал в распространении слухов и время от времени, так или иначе, реагировал
[2420].
