В тот же день, 5 января, состоялось заседание Секретариата ИККИ и Вальтеру был дан ряд указаний, как реорганизовать партию, добиться ее внутреннего единства и укрепить ее политически и организационно. Перед югославскими коммунистами ставилась задача сплотить народные силы в борьбе против опасности фашистской агрессии, объединить всех демократов в народно-демократический блок, при этом прежде всего стремиться к достижению единства профсоюзного движения. Предполагалось, что эта резолюция ляжет в основу «Открытого письма членам КПЮ», которое Вальтер должен был написать и распространить среди членов партии
[252].
Однако, несмотря на это, единого мнения о Вальтере в рядах Коминтерна всё еще не было. Через два дня, 7 января 1939 г., Мануильский в письменной форме предложил Димитрову снять его с ответственной должности, которую ему только что доверили, и послать на «низшую» работу, поскольку он частично несет ответственность за крах экспедиции добровольцев в Испанию, произошедший двумя годами ранее. Опять его враги ставили ему палки в колеса, а в отделе кадров ИККИ к ним охотно прислушивались. Была создана новая комиссия, задачей которой было прояснить обстоятельства дела, и Броз был вынужден защищаться перед ней от обвинения в том, что он недостаточно тщательно контролировал набор добровольцев и проведение операции в целом. Его линия защиты была такой: он сваливал вину в первую очередь на объективные обстоятельства, на бурю на море, из-за которой корабль задержался. Комиссию он не смог убедить до конца, и Белов записал в заключении, что «тов. Вальтер еще не полностью признает свою ответственность за провал этой экспедиции»
[253]. Но худших последствий не было, если не принимать во внимание то, что он не мог получить визу, на этот раз – для выезда из СССР. Пошли слухи, что в Москву прибыл Петко Милетич, который имеет веские доказательства его вины. Поэтому НКВД не выпустит его за границу. И лишь когда Димитров обратился к министру внутренних дел Л. П. Берии, ему разрешили уехать
[254]. В те дни Вальтер пожаловался Караиванову, что его не отпустили домой, и тот посоветовал ему обратиться с письмом к Сталину. Ответ Броза примечателен: «Лучше, чтобы Сталин обо мне не знал»
[255].
Во главе КПЮ
Коминтерн (т. е. советская секретная служба) назначил Вальтера генеральным секретарем ЦК КПЮ с правом вето, что означало, что по всем вопросам его слово было решающим. Понятно, что подобное не могло бы произойти, если бы в Москве ему не доверяли и, с другой стороны, если бы он этого не заслужил
[256]. Позже он с гордостью заявил Луису Адамичу: «В Москве меня проверяли всеми способами. Доверяли только мне». Во всяком случае, это был бурный процесс, который Тито впоследствии в беседе с журналистами охарактеризовал словами: «Это было непросто и нелегко». Еще выразительнее его описал в своих воспоминаниях Родолюб Чолакович, говоря о настоящей драме, «в которой кипели необузданные страсти и головы падали с плеч, прямо как у Шекспира»
[257].
Броз сразу же показал, каким будет его стиль работы. Он собирался навести порядок в партии и руководить ею «железной рукой», как с одобрением говорили его сторонники. На основе советского опыта он понял, что невозможно осуществить революцию без партии нового типа, без идеологически и организационно централизованной структуры. По своей природе он был человеком действия: не любил болтовни, праздных фраз, ненужных сборищ, т. е. всего того, что до тех пор было характерно для КПЮ
[258]. В этом смысле, благодаря своей наглядности и правильной интерпретации политики Народного фронта является показательной вышеупомянутая «Резолюция ЦК КПЮ – Директивы», написанная им в Москве и одобренная Коминтерном: «Перед лицом опасности, грозящей Югославии, главная задача КПЮ – организовать и поднять все ее народы на борьбу для защиты целостности и независимости государства от агрессии немецких и итальянских фашистов и им подобных. Необходимое условие для выполнения этой задачи: следует свергнуть нынешнее антинародное правительство Стоядиновича и сформировать правительство народной защиты, способное организовать оборону государства и без колебаний оказать сопротивление фашистской агрессии. <…> КПЮ и впредь будет поддерживать все массовые кампании демократического блока и других демократических организаций. <…> Одновременно КПЮ должна сблизиться со всеми партиями, организациями и группами, которые выступают в защиту независимости Югославии от Гитлера и Муссолини, и бороться вместе с ними, не исключая и организации Евтича (сербских националистов) и Корошеца (словенских клерикалов), если они действительно вступят на путь борьбы против немецкого и итальянского фашизма и их приспешников в государстве»
[259].
Длительное отсутствие Вальтера дало возможность развернуться фракционным группам, уверенным, что ему придется худо. Начали колебаться даже некоторые товарищи, которые находились в Париже, Испании и Канаде. Но тут вмешался Димитров. В письме КП Франции он указал, чтобы она поддержала Броза в борьбе с его противниками. Так и произошло: «Тогда наше дело окончательно победило»
[260]. О том, насколько КПЮ в то время действовала в соответствии с указаниями Москвы, свидетельствует заседание временного руководства в Бохине 15 марта 1939 г., в котором, наряду с прочими, приняли участие Кардель, Джилас и Ранкович. Единодушно и – как сообщил Вальтер Ловро Кухару – «с радостью» приняли решение исключить из партии всех югославских коммунистов, арестованных и репрессированных в Советском Союзе, как «троцкистов» и «фракционеров», а также всех членов, являвшихся обузой для партии в Париже и на Родине
[261]. Это была акция сталинского толка, показавшая, что, несмотря на все пережитые в Москве потрясения, Броз не смог критически дистанцироваться от его террора: в списке исключенных, помимо фамилий его врагов, встречаются и фамилии друзей, например Чопича. По возвращении он рассказывал товарищам, что, по мнению Димитрова, в Советском Союзе не избежали перекосов, но ведь в любом случае, чтобы удалить опухоль, нужно резать по живому
[262]. Очевидно, Броз был согласен с этой установкой и проводил ее в жизнь даже в своем кругу. При этом он мог положиться на поддержку всех товарищей. «Мы гордились своей преданностью Сталину, – вспоминал Джилас, – и тем, что ощущаем себя последовательными большевиками. Быть большевиком стало в партии высшим идеалом, а Сталин для нас являлся воплощением всего большевистского»
[263].
