Эта мера оказала на восстание и долгосрочный эффект – сформировалось главное ядро революционной армии. В последующие месяцы и годы она уже смогла осуществлять хорошо организованные широкомасштабные операции на территории всей Югославии и даже, особенно в заключительной фазе войны, начинать характерные для Второй мировой войны крупные фронтальные операции против врага»
[481].
Командующим бригадой, в которой было 1200 бойцов, назначили Кочу Поповича, ветерана Гражданской войны в Испании, и он сделал из нее хорошо организованное ударное формирование. Вместе со Второй пролетарской бригадой, сформированной на несколько месяцев позже, она стала ядром революционных сил в Боснии и Герцеговине, т. е. на той территории, где в последующие два года вела боевые действия основная часть армии Тито. О царившем в ней духе говорят слова самого верховного главнокомандующего на торжестве по поводу создания Второй пролетарской бригады 1 марта 1942 г.: «Мы будем стрелять даже в родного отца, если он пойдет против народа»
[482]. Поскольку такое действительно происходило, Тито в последующие годы неохотно вспоминал о многих ошибках революции. Тем не менее он не мог скрыть своего восхищения людьми, которым хватило сил принести такую жертву: «Да, это партийность»
[483]. При этом следует упомянуть, что сам он не принимал участия в преступлениях. «Того, что компрометирует, – не без упрека отмечал Ранкович, – приказов о смертной казни, о поджогах деревень, всего, что грязно и плохо, он не подписывал, а оставлял другим. Он всегда осознавал свою историческую роль. Он вел себя как будущий победитель, человек, который прав, справедлив и великодушен….»
[484]
7 и 8 января 1942 г. в деревне Иванчичи Тито провел «областное партийное совещание», на котором было принято решение «углублять революцию по мере обострения классовой борьбы». В документе, который, вероятно, подготовили как основу для обсуждения, помимо прочего говорится: «Политика нашей партии была ясной и направленной на то, чтобы объединить весь народ в борьбе против оккупантов вне зависимости от национальной, религиозной и политической принадлежности. Однако наши враги, великосербская буржуазия и ее представители, поставили на главное место вопрос о будущем устройстве (государства) и зашли настолько далеко, что ради обеспечения и сохранения порядка открыто объединились с оккупантом в борьбе против нас. Они навязали нам классовую борьбу, и мы эту борьбу принимаем…»
[485]
* * *
После бегства из Сербии Верховный штаб 25 января обосновался в восточной Боснии, на территории Независимого государства Хорватия, в мусульманском городке Фоча, где, невзирая на постоянные налеты немецкой авиации, оставался три месяца. По прибытии в город Тито своими глазами увидел, какую Югославию хочет Михайлович: в Дрине всё еще плавали трупы убитых четниками мусульман
[486]. Тот факт, что усташи соперничали с четниками в совершении преступлений, лил воду на мельницу движения сопротивления. Вскоре оно укрепилось на новом месте, несмотря на мучившие партизан лютый мороз и голод: ели они почти только один овсяный хлеб, смешанный с кусочками диких груш, а пили в лучшем случае «конский чай» – чорбу с вареной кониной, без соли и специй
[487]. Тито в то время сильно похудел, хотя и находился в привилегированном положении. У него была своя корова, так что он всегда получал достаточное количество молока, и личный повар
[488]. Что вовсе не означает, что он не разделял со всеми трудности и неудобства партизанской жизни. Йосип Копинич, который тогда приехал из Загреба, рассказывал, как однажды они, чтобы не мерзнуть, спали вместе, накрывшись одним одеялом. «У тебя есть вши?» – спросил его Тито. Ваздух ответил, что пока нет. На это Тито со смехом сказал: «Не бойся, тут они у тебя появятся, у меня они тоже есть»
[489].
С помощью Копинича примерно 7 февраля 1942 г. удалось установить из Горажде радиосвязь с Москвой, обеспечивал которую руководитель шифровальной службы, физик-ядерщик и бывший ассистент И. Жолио-Кюри Павле Савич, «необыкновенно умный человек»
[490]. Пользуясь новой возможностью коммуникации, которая освободила его от зависимости от загребского центра, в конце февраля 1942 г. Тито послал горячее поздравление в связи с 24-летней годовщиной создания Красной армии. Оно было опубликовано в журнале Коммунистический Интернационал, а также в бюллетене советского посольства в Лондоне Soviet War News. Так его имя было впервые упомянуто на Западе
[491]. Но только летом левая пресса в Великобритании и США стала получать из Москвы телеграммы, в которых передавались сообщения Тито о битвах партизан против оккупантов и раскрывалась ложь коммюнике югославского правительства в Лондоне, информировавших о тех же боях, но приписывавших их проведение «партизанским силам четников генерала Дражи Михайловича»
[492].
Поскольку военная ситуация для русских изменилась к лучшему, Сталин почувствовал себя увереннее и начал проявлять интерес к югославским партизанам, прежде всего потому, что Лондон по-прежнему настаивал на том, чтобы заставить Тито сотрудничать с Михайловичем. «Видимо, серьезную силу представляют югославские партизаны, если англичане обращаются к нам за помощью!» А когда королевское правительство в эмиграции выдвинуло ему то же требование, добавил: «Сами справиться с партизанским движением у себя в стране не могут, так хотят при нашей поддержке подчинить партизан Михайловичу, а потом их задушить. Всё это шито белыми нитками. Хитрые, но детские уловки! Жаль, что сейчас мы можем только сочувствовать югославским партизанам и не можем оказать им какой-либо реальной помощи»
[493].
