Господи! Я разговариваю с уткой… при этом, птица давно мертва!
Сунула птицу в духовку, засекла время и выскочила из квартиры, предварительно накинув шубу и подхватив ключи от машины.
Дороги почти пустынны, чаще попадались расписанные рекламой такси, доехала в рекордные пятнадцать минут. Поселок встретил огнями, наряженными возле домов елками и соответствующей атмосферой. Почти каждый дом светился всеми окнами разом — народ готовится встретить новый год. Двинула главной улицей, миновала детский сад, супермаркет. На пятачке, гордо именуемом площадью, устроен праздничный «городок». С горками, катком и, конечно же, елкой. Тут гораздо оживленнее: детишки разных возрастов, родители, играет музыка, всеобщие катания и веселье.
Наш дом тонул в темноте. Ну, конечно, не одному же ему торчать в пустом доме! Приглашать к себе гостей, вероятно, не рискнул… или просто не захотел. Может с Володей? Или с Королёвыми. С ними определенно весело, Димка не даст заскучать.
Зачем я сюда притащилась? Глазеть из окна тачки на свой бывший дом? Я же не рассчитывала и не собиралась попасть внутрь, напротив. Надеялась по каким-то признакам понять, что он счастлив и бодр, веселится в свое удовольствие? Эдакая форма извращенного мазохизма? Зато потом можно ждать одиннадцатое января более уверенной, даже торопить его, черкнуть в нужном месте размашистую подпись — баста! Вы свободны! — вдохнуть полной грудью и двигаться дальше по своей «полосе», иногда притормаживая, чтобы определить какого она в данный момент оттенка. Должна же она начать хотя бы сереть!
Вспомнила о косточке и жилете в своем багажнике. Получается, планировала заявиться сюда еще утром? «Ничего ты не планировала, увидела жилет и решила, что он идеален для Херальда!» Подарок можно вручить позже, а можно просто отправить с курьером…
Приткнула машину в конце улицы и вышла. К черту! Старику наверняка будет приятно, вручу сейчас, если не прогонит. Шерстяной жилет предусмотрительно упакован в подарочную бумагу и перевязан золотистой лентой, сверток в одном пакете с косточкой для пса. Сунула его под мышку и направилась к дому. Толкнула низкую калитку, прошла по чищеной дорожке и надавила кнопку звонка.
— Кто? — раздалось из-за двери, следом залаял пес.
Бывшая соседка? Юля? Не уверена, что ему вообще известно моё имя.
— Валентин Петрович, это Юля, — откликнулась я, получилось немного несмело. Сглотнула и добавила громче: — Соседка…
Впрочем, он уже приоткрыл дверь, и последнее слово я произносила ему в лицо, можно было бы и не орать так.
— Здравствуйте, — сбавила я звук и кивнула. — Решила заглянуть к вам, поздравить.
Пес выбежал из дверей, обежал меня по кругу, обнюхал, вильнул хвостом и встал передо мной, задрав морду. Я опустила руку ему на голову, забралась пальцами в шерсть, поглаживая загривок, и шепнула Джеку «привет». Хозяин стянул с лица очки, они повисли на веревке, болтающейся на шее, сощурил глаза и прикрикнул на собаку:
— Дай человеку пройти! Всю избу простудим не то.
Старик посторонился, освобождая проход, Джек юркнул внутрь первый. Своеобразное приглашение. Я вошла следом, Херальд прикрыл дверь и указал мне на вешалку:
— Раздевайтесь, чаю выпьем.
Я разделась и осмотрелась. Стены оставили в натуральном виде. Деревянными, округлыми, в стиле русской избы, они подходили Херальду как никакие другие. В гостиной новый диван, перед окном круглый стол застелен ажурной скатертью с кистями, свисавшими к самому полу. Из каких закромов она у него сохранилась? «Несгораемый сундук», улыбнулась я. Над столом висит та самая рама с фотографиями, про которую говорил Глеб. Прошла ближе, пытаясь отыскать нужную. Большинство снимков черно-белые. На одном из них Херальд с кудрявым, лихим вихром на голове, рядом женщина с покатыми плечами. Сосед едва узнаваем, выдавал прямой длинный нос.
— Супруга моя, — пояснил мне старик. Свернул разложенную на столе газету, стянул с шеи веревку с очками и повернулся ко мне: — Садитесь, чайник сейчас принесу. Горячий он у меня.
Я прошла, села за стол, ближе к висевшей раме. Фотография с подростком была одна. Внимательно вгляделась в лицо, Глеб прав это — разные люди. Вернулся Херальд, нес металлический чайник, подхваченный за ручку свернутым кухонным полотенцем, в другой руке две чашки. Снова ушел на кухню, вернулся с вареньем.
— Вишневое уважаете?
— Очень. Я вам подарок принесла, — протянула ему сверток. — И Джеку. С наступающим.
— Я праздниками уже лет десять как не интересуюсь, но спасибо вам. — Взял у меня сверток, покрутил его, покачал головой. Чувствовалось, мужчина смущен и растерян. — Что там, в кульке то?
— Жилет. Теплый, шерстяной, надеюсь, вам понравится.
— Вот эть. И ответить мне нечем…
— Я от души. Примите, пожалуйста.
Стали пить чай, поглядывая друг на друга. Варенье вкусное. Лопала, зачерпывая ягоды ложкой, ничуть не стесняясь. Сосед только посматривал да щурился. Обычная хмурость словно испарилась с лица. Распечатала псу кость, вручила. Джек подхватил зубами, прилег в углу дивана, захрумкал. Не сговариваясь, повернулись и теперь наблюдали за ним. Чудной Новый год.
Утка! Опомнилась я и подскочила.
— Валентин Петрович, мне бежать нужно. Спасибо за чай.
Метнулась к порогу, старик за мной: «Обожди», — трясет сухим пальцем. Накинула сапоги, шубу, жду. Вернулся с банкой варенья.
— На-ка, — сует мне банку. — Вишневое. Погреб больше всех уцелел. Картошку залили, а банки ниче, выстояли.
— Спасибо! С праздником вас еще раз.
— И тебе не хворать. Побегай, давай, десять уж. Молодым с молодыми охота.
Пес вызвался проводить до калитки, дальше я его прогнала, да и Херальд свистнул, приструнив животину. Помахала рукой, сосед помахал в ответ и стоял на крыльце, пока я не уселась в машину.
Запах стоял на всю квартиру, благо не гари. Вытащила блюдо, надорвала сверху фольгу, птичка — полный порядок. Сока внутри кокона ещё предостаточно, полила им же спину и бока утки, вновь впихнула в духовку — румяниться.
Отец готовился спать, уже облачился в пижаму.
— Нет, папа, нет. Спать мы пока не будем, — возразила я. — Отказов не принимаю. У тебя есть полчаса, чтобы принять душ, надеть брюки, чистую рубашку и причесать волосы. Я буду ждать тебя на кухне. — Он не двинулся с кровати. Сидел, прижавшись ногой к тумбе, смотрел сквозь меня. Я наклонилась и взяла его за запястья: — Пап, я прошу, ради меня.
