Я на секунду зажмурилась и вновь открыла глаза, уставившись на ослепительно-белый снежный покров: в полуметре от того места где я стояла, совершенно отчетливо читалась тропа. Не хоженая-перехоженная, а совсем не широкая, про такие говорят «ослиная». Снег притоптан, по нему явно проходились не раз и возможно даже не один человек. Я направилась туда и осторожно ступила: покров чуть проваливался подо мной. Шла, стараясь ступать в твердые места.
Тропинка заканчивалась у двери, большей напоминающей ворота, за ними, похоже, крытый двор. Металлическая накладка, в петли висит огромный, ржавый замок. Я потянула руку к замку, он на удивление открылся — дужка оказалась просто сунута в паз. Сам дом наверняка заперт, а тут решили не заморачиваться, скорее всего, красть во дворе абсолютно нечего.
Свет внутрь двора попадал сквозь щели в досках, но я немного постояла у ворот, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку. Ворота прикрыла сразу, беспокоясь, что кто-нибудь любопытный обратит внимание и тогда мне придется оправдывать свой интерес. Через пять минут я была уже в сенях, тут источником света служило маленькое боковое окно, почти под потолком. Один из углов сеней завален хламом: старое металлическое ведро, алюминиевые, местами почерневшие кастрюли, в другом стопкой свалены толстенные тома. Я потянула обитую дерматином дверь — поддалась. Бешено застучавшее сердце заставило вернуть её в обратное положение. Меня здесь ждали.
Эта мысль обескуражила, лишила уверенности. Я замерла, прислонилась к двери и прислушалась, однако кроме шума в собственных ушах, больше похожего на беспокойное отстукивание маятника, ничего не услышала. Не к месту вспомнились ужастики, смотренные во времена юности. Сейчас по законам жанра с наружной стороны припрут ворота, а я окажусь в ловушке…
— Ой, всё! — воскликнула я вслух и попыталась образумиться: — Прекрати себя пугать, либо выметайся отсюда!
Вновь распахнула дверь и вошла. Выдохнула в пространство — дышалось с паром, но мне показалось в доме минус не такой отчаянный, теплее чем в сенях. Передняя соседствовала с кухней, оба пространства являли единой целое, лишь частично разграничивались печью. Шагнула к печи и прислонила руку — холодная. Некогда беленые стены посерели, местами обтрескались. Старенький «Зил» отключен, шнур лежит на нём же, сверху. За холодильником стол и пару табуретов, за печь заглядывать не стала, прошла дальше, в комнату.
Первое что бросилось в глаза — трюмо, зеркало которого завешано льняной тряпицей. Раньше она служила скатертью, сейчас больше напомнила половую тряпку. Комната оказалась просторной, с минимальным набором мебели, от этого смотрелась ещё больше, ещё не уютнее.
Всего комнат две. Проём в стене, без двери, вел из большой комнаты в спальню. Там стояла тахта, письменный стол, шкаф. На железной кровати с панцирной сеткой скручен матрас, прикрыт покрывалом. На доступных взгляду поверхностях ничего кроме пыли, никаких личных вещей, забытых безделушек. Я засомневалась имею ли право лазить по шкафам и чужим ящикам, да и в дом меня никто не приглашал, кстати. Вернулась в большую комнату и обнаружила источник тепла: масляный радиатор из пяти ребер воткнут в розетку, снизу горит красный огонек. Стоит совсем рядом с заинтересовавшим меня окном. Вот откуда эта изморозь на стекле. Уверенность, что меня тут ждали окрепла. Я поднесла стул ближе к радиатору, протерла его перчаткой и уселась, подвинув ноги ближе к теплу. Не скажу, что мне стало комфортнее, но руки улавливали легкий приток теплого воздуха.
Меня не заставили долго ждать, чего-то подобного я внутренне и ожидала, упрямо твердя себе: я не боюсь. Часы мобильника отсчитали четыре минуты до того, как открылась дверь. Она встала в проеме комнаты, оперлась плечом в косяк и с вызовом уставилась мне в глаза. На ней костюм; куртка и брюки, из тех что носят горнолыжники. Шапку она сняла и сунула в карман, волосы собраны в неизменный хвост на макушке. С минуту мы пялились друг на друга не мигая. Я не удивлена вошедшей, чего-то подобного и ожидала, удивилась лишь переменам, произошедшим с ней. Во взгляде, в вызывающем выражении лица, слегка кривящимся губам. Отнюдь не серая мышка — дерзкий, любопытный крыс скорее. Она втянула ноздри, кончик носа сделался ещё острее, подтверждая схожесть с грызуном.
— Всё успела рассмотреть, или я дала тебе слишком мало времени? — заговорила она первой. — Надеюсь успела насладиться? Самое интересное тут.
Вика показала пальцем на спальню, стянула с себя перчатки и прошла в спальню. В волнении я кусала нижнюю губу, а спохватилась почувствовав, что делаю себе больно. Со скрипом открылась створка шкафа, вскоре девушка вернулась, держа в руках стопку писем, перевязанных толстой, шерстяной ниткой. Бросила их на стол, отошла туда где стояла ранее и вновь подперла косяк. Отрезает мне выход?
— Это письма моей матери, адресата знаешь. Читай, — предложила она. Прозвучало почти приказом. — Может быть тогда узнаешь, что такое любовь.
— Ты заблуждаешься. Это не любовь, это безумие. — Мой голос спокоен и не дрожит, отмечаю я. Вике не нравится моя фраза или мое спокойствие, а может всё в совокупности. Она дергает губой и упрямо повторяет:
— Читай.
— Я не читаю чужих писем.
— Ай-яй, нехорошо врать. Разве тебя, такую правильную, этому в детстве не учили? Как минимум одно чужое письмо ты прочла, раз прикатила сюда. Батя твой не мог рассказать, выходит ты нашла письмо. Читай, я сказала.
— На что ты надеешься? Я прочту, пойму тебя, прощу и мы сольемся в объятьях? Или ты рассчитываешь, что я возненавижу отца, стану посыпать себе голову пеплом, не забывая биться ей всякий раз о стену? Мы не о том говорим…
— Здесь я решаю, о чем мы говорим! Я! — взвизгнула она, скатываясь в истерику. Впрочем, тут же взяла себя в руки и мерзко улыбнулась: — Неужели ты ещё не поняла — ты уже давно ничего не решаешь?
— Глупая. Ты глупая, запутавшаяся девчонка. Вообразила, что твои грязные игры что-то решают? А ты не задумывалась, что тебе придется отвечать за содеянное?
— Свою муру про совесть задвигай в другом месте. И не вам с папашей меня судить.
— Я поняла, разговор бесполезен. И знаешь, что интересно? — встала я со стула, намереваясь договорить и уйти, потому как поняла: напрасно трачу время. — При других обстоятельствах, я была бы счастлива иметь сестру. Младшую, старшую, родную, не родную, любую. Я могла бы разделить с тобой твоё горе, постараться тебя утешить, могла. Но не теперь… слишком много всего стоит между нами. Мне тебя жаль, ты очень неразумно тратишь свою жизнь. Меня не интересуют эти письма, я пришла сказать тебе: катись из моей жизни, вместе с записками и угрозами! Не смей топтаться в ней, слышишь, не смей! — последнюю фразу я шипела, подобно гусыне, но мне было наплевать насколько глупо я смотрюсь. Она делала вид, что ей пофиг чего я там горожу, тем не менее, лицо её запылало, а губы стянулись в тонкую нить. Я сделала несколько шагов к выходу, поравнялась с ней и предупредила в лицо: — Если ещё раз вмешаешься в мою жизнь, тебе не поздоровится. Как минимум, я обращусь в полицию. Уяснила?
