Пусть рассказывает о своих похождениях, психи любят об этом трепаться. Те что в кино уж точно.
Она повернулась и неожиданно подскочила, размахнулась и влепила мне пощечину. Наотмашь, отбив половину лица. Я попыталась схватить её за ногу свободной рукой, но она увернулась, мои пальцы лишь скользнули по гладкой ткани брюк. Вика дернула ногой и отскочила на безопасное для нее расстояние. Потрясла правой рукой, той что била, и ткнула в меня пальцем:
— Не строй из себя умницу, дрянь! Я тебя насквозь вижу. — Прошла к радиатору, выдернула шнур и бросила его на пол: — Так-то лучше будет. Я не прощаюсь.
Ушла. По-настоящему я испугалась только теперь. До этого казалось, выпутаюсь, не может же она всерьёз меня здесь бросить. Старалась не трястись осиновым листом и ни в коем случае не плакать. Уверена мои слезы заставят её ликовать. Щека горела, одуряющая боль в переносице слабла, становилась тупее. Я сжала кисть на руке, пытаясь выдернуть её из наручника — не получалось. Поджимала пальцами второй руки, но они, подсунутые под наручник, создавали дополнительный объем и помехи. И так и эдак покрутив злосчастный оков, добилась только красноты и содранной кожи. Косточка на «арестованной» руке заныла. Я встала, почти не чувствуя озябших ног, клонясь на одну сторону вниз, куда тянула рука. Попробовала размять конечности, поднимая их поочередно. Тысячи мелких иголок кололи, курсируя по коже затекших ног. Ничего, с ними даже теплее.
Моя обидчица вернулась, пряча мобильник в карман куртки — не мой, её собственный.
— Ладно, — сказала она, прошла и села: — У меня ещё есть пара минут, хотя ты мне надоела. Хочешь знать про старика? Я и не собиралась поджигать, ты сама мне подкинула эту идею, когда неслась на помощь своему папаше. Я следила за тобой и видела, как ты облилась бензином. Если бы не твой тупой муж, возможно, у меня бы и получилось засадить кого-то из вас за решетку. В идеале тебя. Ещё вопросы есть?
Она скрутила свой хвост вокруг резинки, а кончик волос подсунула между прядей. Встала, застегнула куртку.
— Ты не боишься, что я тоже буду являться во снах? Тянуть к тебе холодные руки…
— Я уже ничего не боюсь. А сейчас я уйду. Возможно, навещу тебя завтра. Или через неделю, посмотрим. В понедельник я выйду на работу, буду, как и остальные, переживать о пропаже ключевого сотрудника и просто хорошего человека.
— Тебя найдут. Тётка знает, мой муж знает, что я ездила сюда. — Она прошла к выходу и сделала мне ручкой. Происходящее напоминало дурной фильм, я до сих пор отказывалась верить. Она просто пугает меня и вскоре вернется за мной. А в гудящей голове копился страх, сжимал внутренности. Подсказывал: верить в эту идею, с её возвращением — верх наивности, не стоит обольщаться. Я заторопилась высказаться: — Не делай глупостей, я прошу. У тебя ещё есть время передумать. Мы сможем всё исправить, обещаю никакой полиции не будет. Ситуация разрешима.
Вика взялась за дверную ручку, остановилась.
— Говорят, люди способны отгрызть себе руку, как думаешь правда? — она повернулась, оценивая какое впечатление произвел вопрос, открыла дверь и добавила: — А ещё, как вариант, сломать пальцы — большой и мизинец, этих двух достаточно.
Глава 25
Первые минут пятнадцать я старалась двигаться, чтобы согреться, искренне полагая — она вернется. Поверить в то, что вот так, запросто, средь бела дня, живых людей можно оставить умирать разум противился. Потом я поняла, что жутко хочу в туалет и все мои помыслы были заняты только этим. Дальше я потеряла счет времени и отчаянно крикнула:
— Помогите! Кто-нибудь, ау! Помогите! А-а-а!!!
Мне казалось Вика стоит за дверью и потешается над моими истошными воплями. Надрывно орала я до тех пор, пока не захрипела, сорвала голос. Но и тогда отдышалась, попробовала смочить горло слюной и заорала вновь. Сипло, отчаянно. Каюк связкам.
Потребность в туалет крепла с каждым мгновением, отсчет шёл на секунды. Ни о каком стыде уже не было речи. Я не вытерпела, гуськом переместилась как можно дальше от угла своего обитания, одной рукой стянула джинсы, колготки и с невероятным облегчением помочилась. Натянула одежду, с трудом застегнув пуговицу на джинсах, — пальцы не слушались — вернулась в свой угол и приступила к борьбе с наручником. Гнула, сжимала пальцы, пыталась протолкнуть их — безрезультатно. Можно было бы попробовать найти подручный материал, но эта сука отодвинула от меня всё, до чего я могла дотянуться. Вокруг меня голые стены. Тогда я уперлась ногой в стену и тянула руку, помогая себе за цепочку второй, собираясь выдрать к чертям собачьим всю батарею. Напрягалась до ломоты в теле, пыхтела и краснела.
Победила батарея. Я кричала ещё и ещё, временами сквозь хрип, извлекая достаточно громкие звуки. Не происходило ровным счетом ничего — на помощь никто не спешил. Когда не получалось даже хрипеть, заревела, упала и прислонилась к стене, признаваясь себе в своей слабости. Не могу, я больше не могу. Я выбилась из сил, я продрогла каждой клеточкой тела, слезы — это последнее что ещё оставалось у меня теплым. Даже обжигающим.
Счет времени я потеряла давно, в данный момент теряла связь с реальностью. Я подумала о том, что придется ломать себе пальцы и прикрыла глаза, собираясь с духом и силами…
Мне снился Глеб. Может и не снился, может я это просто нафантазировала себе… Я бежала от него, он догонял и звал меня по имени. Не осознавала зачем бегу, но продолжала семенить ногами, пока не рухнула в траву. Глеб подбежал, протянул ко мне руки, я лишь смеялась. Тогда он подхватил меня и понес, прижимая к своему телу. Мы вышли к реке, он ступил со мной в воду, постепенно погружая меня. Вода холодная, ледяная. Коснулась моего тела, а я взвизгнула, скорее от неожиданности, чем от страха. Визг заглушил раскат грома: небо содрогнулось, не успело очухаться, следом разорвалась новая кавалькада грохота.
Я открыла глаза — полумрак, никакой реки вокруг естественно не обнаружила. Кошмар не закончился: я по-прежнему в доме. В дверь кто-то тарабанил, но пока я соображала стук стих.
«— Эй! Я тут, я жива! — крикнула я.»
Крик получился мысленным, на деле едва слышимый, хриплый шёпот. Я застучала ботинками по полу, пытаясь издавать как можно больше шума. Ноги не особо слушались: удары слабые, поднимала недостаточно, дабы долбить в пол с размаха, да и подошва мягкая. «Господи, кто бы ты ни был, прошу, не уходи!» Собрав последние крохи отчаяния, я выставила запястье и, помогая второй рукой, принялась дубасить наручником по батарее. Звук раздался куда солиднее.
Помогли мои удары или они сообразили сами, я так и не выяснила. Через несколько минут разбилось окно, затем выставили и раму: через оконный проём ко мне лез полицейский. Родной, российский, в меру упитанный полицейский. Он потерял шапку с головы, выругался и заметил меня.
— Ох, ты ж бля! — нахлобучил он шапку на место. Я прикрыла глаза и беззвучно заплакала. — Серёга, давай сюда, помогай. Прав мужик, тут она.
Меня освободили от оков. Двое полицейских почти волоком, по снегу, дотащили до машины и уложили на заднее сиденье. В больницу неслись на полном ходу, с мигалками. Дальнейшее происходило как в ускоренной съемке.
