– Нет-нет, – шептала она с бесстрастным лицом, пристально вглядываясь в пустоту. – Нет… я же сказала тебе… так не пойдет… нет, нет… Кто ты?.. Да кто же ты?..
– Джинджер? – позвал Пэрли и шагнул к ней, светом лампы разгоняя тьму, которую его сообщница пыталась разрубить ножом.
– На твоем месте я бы не подходил, – тихо произнес Донни и надкусил яблоко.
Пэрли обернулся и увидел в противоположном от Джинджер углу ее племянника. Скрестив ноги, парень сидел на полу: крупные капли пота блестели на шее и груди.
«Слава богу, он снял этот проклятый глаз», – подумал Пэрли.
– Лучше держись подальше, – посоветовал Донни и снова принялся грызть яблоко. – Она в любой миг может вскочить со стула и вырезать, к чертям собачьим, твое сердце.
Пэрли попятился к Донни и пятился, пока не уперся спиной в стену. Джинджер снова занесла нож над головой, выждала несколько секунд, а затем бесстрастное лицо исказилось в жуткой гримасе, и она разрубила окружавшую тьму с прямо-таки нечеловеческой силой.
– Я же сказала тебе! – воскликнула Джинджер, а затем стала прерывисто нашептывать: – Нет, нет… так не пойдет… Кто ты?.. Да кто же ты? – Лицо ее снова превратилось в неподвижную маску, лоснящуюся от пота.
Продолжая смотреть перед собой мертвыми глазами, Джинджер принялась медленно раскачиваться: взад-вперед… взад-вперед… взад-вперед…
– Что за чертовщина? – спросил Пэрли.
– Иногда на нее находит, – пояснил Донни. – Наверное, так она сбрасывает напряжение…
– Ты хочешь сказать, что, размахивая ножом, твоя тетушка расслабляется перед завтрашним днем? – Ответа Пэрли не получил: Джинджер вдруг тихо и неразборчиво начала что-то нашептывать. – Она слышит нас?
– Не-а, – отозвался Донни. – Я сижу тут с самого начала представления и как только ни обзывал ее, даже шлюхой! Сижу, матерю на чем свет стоит, а она и ухом не ведет: знай себе ножом машет – чуть живот не надорвал со смеху! И всегда одно и то же: раздобудет где-нибудь нож – такое ощущение, что у нее нюх на ножи, – сядет и давай рубить, как безумная! Не слышит она ничего, точно тебе говорю. Джинджер сейчас где-то далеко отсюдова.
– Проклятие, – почти беззвучно произнес Пэрли.
– Да уж… Слышь, а она заставляла тебя играть в русскую рулетку? Ну, револьвер, один патрон и все такое?
Пэрли хотел было ответить «да», как вдруг вспомнил, что Донни – племянник Джинджер.
«Если она, конечно, снова мне не наврала… – подумал Пэрли, и тут его как громом поразило: – Черт возьми, неужели?..»
Поэтому он лишь мрачно произнес:
– Не твое дело.
– Наверняка заставляла! Господи! Ты только посмотри на нее! Совсем довела себя до ручки! Сидит с ножом, готовая порешить всех и вся в этом гребаном мире. Сейчас от нее лучше держаться подальше, точно тебе говорю, – продолжая любоваться Джинджер, сказал Донни и откусил от яблока.
– И сколько это может продолжаться?
– Однажды она просидела так битый час, затем встала, убрала нож и вернулась в кровать, а наутро ничегошеньки не могла вспомнить.
Пэрли опустился рядом с Донни, поставил между ними лампу и стал молча наблюдать, как Джинджер зловеще раскачивается и что-то яростно шепчет в такт движениям.
– А почему твоя тетушка скрывает свое настоящее имя? – спросил Пэрли.
– Да уж, Джинджер никому его не говорит. Я тоже не знал бы, не будь ей родным племянником. Такой вот заскок, мистер Пэрли: Джинджер думает, что тот, кто узнает настоящее имя, будет иметь власть над ней. А подобный расклад нашей красавице совсем не по нутру. Она нигде подолгу не задерживается, – откусив от яблока, продолжал Донни, завороженно глядя на вновь полетевшее, как гильотина, лезвие. – Господи! Этаким ударом можно и кость запросто разрубить! Так, о чем это я?.. А! Она постоянно меняет имена и перемещается из штата в штат, из города в город. Моя мамаша говорит: дескать, это все потому, что ее сестричка хочет убежать от прошлого. Вот только слинять никак не получается, да и не получится. Тем не менее Джинджер очень гордится собой. Гордится тем, что преодолела невзгоды, обрушившиеся на нее в молодости.
– Что еще за невзгоды?
– Если я проговорюсь, тетя меня по головке точно не погладит!
Пэрли подумал немного и предложил:
– Тогда расскажи, что посчитаешь нужным, и я отстегну тебе пятьсот баксов из своей доли.
Донни прожевал кусок яблока и глянул на Джинджер: она больше не раскачивалась, но по-прежнему смотрела в никуда и бормотала под нос какую-то тарабарщину.
– Тыща баксов, – тихо шепнул Донни, будто Джинджер могла услышать его со дна непроглядной бездны сознания, в которую сейчас погрузилась без остатка.
– Заметано! – согласился Пэрли.
– Не-а, на словах не годится, надо обязательно пожать друг другу руки, – сказал Донни. Они обменялись рукопожатием, и племянничек прибавил: – Отлично, теперь, если ты не заплатишь, я могу без зазрения совести вышибить тебе мозги!
– Прекрасно! Давай уже, излагай!
– Все подробности я знаю только по рассказам ее сестры, то есть моей мамашки, поэтому за достоверность не отвечаю. Ну, в общем, это самое… С чего бы начать-то? А! Во! В шестнадцать лет Джинджер залетела. Мамашка рассказывала, что хахалей у нашей красавицы было предостаточно: трое, а то и четверо! Определить, кто именно ее обрюхатил, оказалось затруднительно. Но ребенка Джинджер решила оставить. Рожать сбежала в Алабаму. Родила, значит, сынишку, устроилась работать секретаршей, но денег ей, понятное дело, ни на что не хватало. Пришлось подрабатывать сам знаешь чем. Короче говоря, она бедствовала и жила в трущобах. Однажды, пока Джинджер спала, мальчик убежал играть в соседний двор на детскую площадку, где обычно собиралась ребятня со всей округи.
Вдруг Джинджер прекратила бормотать и рубить воздух. Донни тут же замолк, откусил от яблока очередной кусок и, как только тетушка снова принялась раскачиваться на стуле, продолжил:
– Тем временем двое богатеньких юнцов угнали у папашки тачку и помчались колесить по городским трущобам. Да я и сам не раз так делал: та еще веселуха! И вот отрываются они, значит, по полной, удирают от копов, севших им на хвост, – и вдруг пацан за рулем теряет управление, и тачка влетает на ту самую детскую площадку. Чуешь, к чему я клоню? Четверо ребятишек отделались переломами, а вот сынишке Джинджер… в общем, ему, как рассказывала моя мамашка, раздробило все косточки и разорвало, к чертям, все внутренности. Малого увезли на «скорой», но Джинджер нашли не сразу: накануне она прибухнула и дрыхла без задних ног у себя в берлоге. Пока полиция наводила справки и разыскивала ее, минуло два дня. Когда Джинджер все-таки добралась до больнички, мальчонка уже тю-тю…
– Она же запросто могла засудить этих богачей, – сказал Пэрли. – Наверняка срубила бы кучу бабок.
– Джинджер так и поступила: наняла адвоката и попыталась засудить их. Но они, пригласив двух адвокатов из Атланты, все вывернули наизнанку, так что в результате виноватой оказалась Джинджер: мол, нечего бросать ребенка без присмотра и пьянствовать. Короче, они оставили ее в дураках… точнее, в дурах. А затем и вовсе устроили так, что она потеряла работу и все, что у нее было. Джинджер даже чуть не загремела в тюрягу по обвинению в проституции и употреблении наркотиков. Короче, это сломило ее, и она попала в лечебницу.
