В шестьдесят пятом году купил я машину – подержанный «Запорожец». Решил съездить в родные места. К тому времени мамы уже не было в живых, а обе сестры жили в Москве. Поехал. Дай, думаю, заверну в Опанасьево. Двадцать лет прошло, какая теперь разница. Может, и муж Катин давно умер. Приехал, а деревни-то и нет! Стоят покосившиеся избы, травой все заросло, и банька совсем развалилась. Но куст сирени на месте. Отцвел давно, август на дворе – какая сирень. Постоял, повздыхал…
На обратном пути встретил местного участкового на мотоцикле, расспросил. Говорит, посчитали деревню бесперспективной, переселили всех, кто еще оставался. Некоторые в главную усадьбу переехали, другие на лесозаготовки подались. Про Катю спросил, оказалось, он ее помнит. Аж крякнул:
– Эх, хороша баба! Мужик у нее хилый да скандальный был, не повезло. Умер где-то в середине пятидесятых. А Катерина года через два снова замуж вышла, за городского. Приезжали студенты фольклор собирать, так за их руководителя и вышла. Я сам, грешным делом, за ней ухлестывал, но не срослось. Бабы ярились! Полно ж одиноких, а этот хлыщ городской Катерину выбрал – не погнушался, что с ребенком.
– С ребенком?
– Ну да, сын у нее, Егорка. Лет десять ему тогда было. А ты откуда ее знаешь, Катерину-то?
– Да встречались как-то раз, вот и запомнилась.
– Еще бы, красоту такую поди забудь. Как это поется? «Пусть у меня другая есть, только Катю, словно песню, из души, брат, не известь!»
[4]
– Точно, не известь.
Так и уехал я не солоно хлебавши. Эх, Катя-Катя! А сына-то в мою честь назвала – Егором. Сейчас совсем взрослым парнем стал. Значит, не зря та банька была, не зря сирень цвела да соловей пел! Не зря.
Да, давно это было.
Давно.
А забыть никак не могу.
Созданные для любви
Но если так сладко любить,
Неужели и нас
Безжалостный ветер
с осенней листвой унесет…
Георгий Иванов
Глава 1. Леночка
Князь Петр ехал верхом. Тяжелая карета, запряженная четверкой цугом, с трудом поспевала за резвой рысью бодрого жеребца – недавно прошел дождь, и дорогу развезло. В карете сидели супруга князя, ее горничная с мопсом на коленях, испуганно косившаяся в окно на ряды корабельных сосен вдоль дороги, и бабка-повитуха, не выпускавшая вязанья из рук. Молодая княгиня была на сносях. Дорога утомила ее чрезвычайно, и она мечтала только о теплой постели.
На подъезде к господскому дому у нее начались схватки, и, промучившись некоторое время, она произвела на свет девочку. С брезгливым недоумением рассматривая красный орущий комочек, княгиня недоверчиво слушала повитуху, предвещавшую малышке неслыханную красоту. Впрочем, так оно впоследствии и вышло.
Князь Петр подарил жене бриллиантовый фермуар, а Александр Сергеевич Пушкин, бывший некогда в числе поклонников княгини, приветствовал рождение милого ребенка изящным стихом, правда, несколько запоздалым – новости медленно доходили до Северной столицы. Девочку назвали Еленой.
Спустя три года, проезжая поблизости, великий русский поэт навестил княгиню, принявшую его весьма благосклонно, благо ревнивый муж отсутствовал по делам. Пушкин приласкал малютку, выпил чаю с вишневым вареньем и уехал в Петербург – навстречу злополучной судьбе, принявшей на сей раз облик белокурого красавца Дантеса с дуэльными пистолетами в руках.
В памяти маленькой Елены не запечатлелось никаких подробностей краткого визита солнца русской поэзии, но со временем она привыкла рассказывать – со слов взрослых, что сидела на коленях у Пушкина и картавым детским голоском читала желающим посвященные ей стихи. Это были первые перлы из богатого урожая, который ей предстояло собрать в будущем, когда ее расцветшая красота разила, подобно молнии, слабые мужские сердца. Пока что она подрастала, радуя отца и тревожа своей юной прелестью привыкшую первенствовать мать.
В шестнадцать лет Елена, как положено, влюбилась в учителя своего брата – молодого художника, поражавшего горничных волной темных кудрей и бархатной блузой. Позирование для многочисленных портретов привело живописца и модель к такой взаимной симпатии, что весенней темной ночью – сирень, соловьи, россыпь звезд – Елена вылезла из окна спальни в пропитанный росою сад, где и была перехвачена отцом, вовремя предупрежденным одним из верных слуг о готовящемся побеге. Незадачливого художника вывезли на приготовленной им же бричке в соседнюю губернию и, надавав тумаков, отпустили с Богом, наказав и близко не появляться. Елену заперли под домашний арест. Она проплакала пару недель, потом несколько успокоилась.
Семья переехала в Москву, где, танцуя на многочисленных балах, Елена позабыла постепенно своего художника. Ей нравилось думать, что сердце ее разбито, и она с томным видом принимала страстные ухаживания московских кавалеров.
Замуж ей не хотелось. Не слишком удачный союз ее родителей, хотя и осчастливленный пятью детьми, служил ей плохим примером. Одаренная от природы энергичным характером, редкостной для девушки прямотой и силой воли, она не видела среди своих молодых поклонников никого, кто вызывал хоть каплю уважения какими бы то ни было достоинствами, кроме умения говорить комплименты и изящно скользить по паркету. Сватались к ней многие.
В двадцать три года она, подобно Татьяне Лариной, стала женой генерала – на пару десятков лет ее старше. Была, как ни странно, ему верна и даже не вышла снова замуж, когда после пятнадцати счастливых лет семейной жизни генерал скончался – хотя в предложениях руки и сердца не было недостатка.
Елена Петровна родила двоих сыновей. Первенца назвали Петром, в честь деда, а младшего, появившегося на свет через восемь лет после брата, – Николенькой. Младший рос способным ребенком, получил блестящее образование и быстро сделал карьеру. Он занимался политической деятельностью, заседал в многочисленных Комитетах и Думах и даже заигрывал несколько с всякими социалистами, приближая по мере сил крах того мира, об упрочении которого так заботился.
Его старший брат был позором семьи: он весьма успешно проматывал немалое родительское состояние в Ницце и Монте-Карло, только изредка появляясь в родных пенатах. В сорок с лишним лет он неожиданно для всех – и для себя в первую очередь – женился и произвел на свет отпрыска, после чего его молодая жена, не выдержав постоянного соперничества с рулеткой, умерла от чахотки. Мальчика Алешу воспитывала Елена Петровна, явно предпочитая проказника и шалунишку чопорным дочкам младшего сына.
В 1917 году Елена Петровна была еще жива. В восемьдесят с лишним лет она сохранила царственность осанки, насмешливость ума и ясное понимание происходящего, что не помешало ей отвергнуть все просьбы Николая уехать с ним вместе во Францию. Накричав друг на друга, они обнялись со слезами, и Николай отправился влачить эмигрантское существование в равнодушной Европе, а Елена Петровна осталась умирать в России.
