– Ты серьезно?
– Серьезней некуда. Очень удачно все складывается, уж поверь мне. И она о тебе думает.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Сейчас ты ей нужен, как никогда.
Потом Юка прибралась на кухне, допивая на ходу мартини и напряженно размышляя. Еще часа два она просидела на диване в окружении кошек, предаваясь раздумьям. Наконец решительно набрала номер Кирилла Полякова, который как раз про нее и думал, потому что только что расстался с Иваном. Расстался, чуть не поругавшись, и теперь жалел, что влез в его отношения с Юкой: двое дерутся – третий не мешай, а то сам виноватым станешь. А ведь помочь хотел, потому что сил не было глядеть на мрачную Ванькину физиономию и слышать в трубке голос Юли, изо всех сил старающийся звучать бодро.
– Вань, ты не устал еще на Юку обижаться? – спросил Кирилл, наливая кипятка в чашку с заваркой и рыская взглядом по столу в поисках пакетика с сахарным песком, утащенного из столовой, – ведь был же!
– Устал, – угрюмо ответил Иван.
– Попросил бы у нее прощения – и дело с концом.
– Это я должен просить прощения?! Я ни в чем не виноват! Это она…
– Вань, остынь. Хорошо, ты ни в чем не виноват, признаю. Но прощения просить все равно придется тебе. Если ты хочешь примирения, конечно.
– Почему это – мне?
– Потому что ты мужчина. Так это работает, уж поверь мне! Знаешь два основных правила в общении между мужчиной и женщиной? Правило номер один: женщина всегда права. Правило номер два: если женщина не права – смотри правило номер один.
– Тебе все шуточки! У людей жизнь рушится, а он потешается!
– Да я вовсе не потешаюсь! Иван, подожди!
Но Иван уже исчез в коридоре, выразительно хлопнув дверью напоследок.
– Вот черт…
И тут позвонила Юка. Когда Поляков услышал, что она придумала, то взвился не хуже Ивана. Юка выслушала его возмущенные вопли и сказала спокойным голосом: «Я не собираюсь сидеть и ждать, что еще придет ему в голову. Если ты подумаешь как следует, то поймешь, что моя идея – единственная возможность его прищучить. И я все равно поеду в Крылатское – сразу, как только узнаю, что Светлана уже в Кирсановке. Так что лучше вам присоединиться к моему плану. Только без Ивана, а то он не даст ничего сделать». И тут же отключилась, а Кирилл выругался, яростно стукнув кулаком по столу, а потом принялся тыкать в кнопки мобильника, начиная собирать свою группу. Суббота – никаких разрешений и согласований не получить, поэтому приходилось действовать на свой страх и риск, и Кирилл злился на Юку: не ей дадут по шапке, если они упустят преступника! Да, но рискует-то собой именно она.
Часть вторая
Демон Максвелла
Глава 1
Эвальд
Эвальд Норт был последним представителем древнего рода, начало которому, согласно семейным преданиям, положили братья Этельберт и Людгард, прибывшие в Россию в 1717 году: во время заграничного путешествия Петр Великий приметил амбициозных молодых людей и привлек к себе на службу. Они быстро прижились: Этельберт женился на дочери боярина Голутвина, взяв богатое приданое, и наплодил тринадцать человек детей, из которых, правда, семеро умерли в младенчестве, а Леонард привез жену с собой, и пятеро детей появились на свет уже в Петербурге.
С тех пор представители семейства Нортов верой и правдой служили российским государям и со временем совершенно обрусели, хотя и сохраняли память о прошлом в именах своих детей: Этельберты, Людгарды и Максимилианы повторялись в поколениях с изрядным постоянством. К началу девятнадцатого века голландско-датско-шведские корни, соединившись с русскими, взрастили мощное и разветвленное древо, у которого, однако, случались и дикие отростки: суровые и сдержанные мужчины семейства Нортов время от времени женились на певичках и актрисах, добавляя огня в холодную скандинавскую кровь.
Но постепенно фамилия Нортов захирела: мужчины гибли в сражениях, женщины чаще рожали девочек. К началу двадцатого века только две ветви устояли на суровом ветру времени, а революция 1917 года проредила и их, оставив всего несколько семейств, разбросанных по просторам бескрайнего государства. А теперь и вовсе остался один Эвальд. Просматривая время от времени тома семейных альбомов, куда заботливой рукой деда Максимилиана были вложены записки с разъяснениями и обозначениями родственных связей, Эвальд представлял себя последним зеленым листком на засохшем стволе и зябко ежился под требовательными взглядами Нортов, смотрящих на него с пожелтевших фотографий. Только два последних альбома он доставал очень редко: слишком много лжи скрывалось под их кожаными переплетами.
Эвальд помнил себя лет с четырех: полутемный коридор и большое зеркало, в котором отражаются маленький мальчик в коротких штанишках и юная черноволосая девушка, красивая, как принцесса из сказки. Он помнил ее красоту, улыбку и то тепло, которое ощутил, когда «принцесса» склонилась к нему и обняла – быстро, но очень крепко. Этель Леонардовна тут же увела его в детскую, а девушка убежала, плача на ходу. Инга, старшая сестра. Сестра… Яркая, теплая! Чужая. Однажды он рискнул спросить о ней у Вениамина Максимилиановича, но тот лишь поджал губы и неохотно пробормотал:
– Мы не говорим о ней.
– Почему?
Вениамин нахмурился:
– Потому что она – отрезанный ломоть. Паршивая овца. Что за праздные вопросы? Иди, займись делом.
Вопросы были вовсе не праздные, а насущные. И спрашивал Эвальд не просто так: во время торжественной линейки в честь 1 сентября (он пошел в первый класс) мальчику почудилось, что он видит Ингу, прячущуюся за углом здания. Эвальд часто думал об Инге, даже видел ее во сне. И каждый раз на него снисходило теплое облако любви, в котором он нежился. «Может, она тоже думает обо мне?» – вздыхал маленький Эвальд, обнимая плюшевого медведя, которого ему запрещали брать с собой в постель. Но он все-таки брал. Никто ему не говорил, но он знал, что медведя подарила Инга.
Инга появлялась в доме еще несколько раз – словно комета пролетала она над стоячим болотом Нортов, чтобы снова кануть во тьму. Эвальд успевал заметить лишь какие-то детали ее облика – крупные серьги кольцами, блестящие глаза, алую помаду, длинные ноги в ажурных колготках со стразиками, которые как-то по-особенному его волновали. Может быть, потому, что его макушка приходилась как раз на край юбки, и все великолепие стройных женских ног в кружевах и блестках было прямо перед глазами?
Эвальд не переставал размышлять и мечтать о таинственной сестре, которую Вениамин Максимилианович обозвал паршивой овцой. Она ничем не напоминала овцу – такая красивая и яркая, что аж искры сыпались! Когда немного подрос, Эвальд нашел неясное сходство с Ингой в одной из старинных фотографий альбома: немолодая, но красивая черноволосая женщина, горделиво выпрямившись, смотрела в объектив и чуть усмехалась краешком рта. Из записок деда следовало, что это супруга его дяди Рудольфа Норта – Татьяна Васильевна Вишнякова. Что-то было в ней особенное, что-то… настоящее. Он рискнул спросить у Этель Леонардовны – та скривилась, но ответила:
