Мой вопросительный взгляд Тихон оставил без внимания, продолжая смотреть на соседа как на жертву.
– О-о. Как у вас сурьезно. Моей законной супруге шестой год пошел со дня мирной кончины. Как знать, может, я не зря подумываю о том, что не поздно еще жениться на соседке Клавушке. Она уж двадцать лет вдова. Мизинцев Владимир Ильич! – ни о чем не подозревающий старик доверчиво протянул руку навстречу опасности.
– Тихон, – вампир непринужденно извлек из кармана правую руку и, отпустив меня, шагнул вперед...
“Только не выпускай когти! Не выпускай, пожалуйста”. – мысленно закричала я, истлевая от неспособности предотвратить несчастный случай.
Их пальцы и ладони слились в уважительном рукопожатии. Тихон удержал когти под контролем.
– Вы не москвич, верно? – усмехнулся Владимир Ильич. – Ваше лицо мне кажется знакомым.
– Много лет живу в Волочаровске.
Губы Тихона подвернулись к зубам, я поняла, что он скрывает истинную длину клыков.
– Ай! Не признал я сразу! Вы наш спаситель! – Владимир Ильич хотел обнять Тихона, но тот отступил. – Вы – упырь домашний! Мы на скачках были с Клавушкой. Сын ей купил билеты. Ой, страху натерпелись! Столько людей погибло, и лошадок жалко! Я помню, вы убили вожака упырьего, который и затеял резню на ипподроме!
– Мне помогал Артур… Охотник из Москвы, – Тихон был не рад похвале больше, чем разоблачению. – Мы вместе с ним убили душегуба Пятака.
– Почему сбежали, уважаемый упырь, от директрисы мясокомбината? Что теперь едите?
– Ем… что и всегда. Сбежал? Не то словечко. Мы расстались. Не сошлись характером.
– Вам, Светочка, досталось настоящее золото. Герой, который остановил бешеное стадо упырей и спас волочаровцев. Будьте с ним поласковее, – подмигнул мне сосед.
– Я забочусь о Тихоне. Пленку на окна купила от солнца, – пожала плечами я.
– Луна сегодня исполинская, – Владимир Ильич указал на приветствующее землян доброй улыбкой желтое “лицо” ночного светила, от которого по безоблачному небу тянулись бисерные нити созвездий, – Того гляди, на лысину ухнет! – сосед снял кепку и крутил покрутил ее на пальце, насвистывая старую мелодию. – Побреду-ка я к себе. Под крышу, – он пошел к калитке, но вдруг обернулся. – Эк вы учудили! Опрыскали химией сад! Хорошие здоровые деревья почем зря сгубили!
Сосед нацелился постучать по стволу засохшей магнолии, но я возникла перед ним.
– Ничем мы не опрыскивали сад, Владимир Ильич. Кислотный дождик местами прошел. Сами расстроились – не передать словами.
– Как жаль, – посетовал старик, топая к калитке. – Раньше не было такого в наших краях.
***
– Кто тут у нас расхрабрился? – я прижала Тихона к стене коридора. – Кто готов был разорвать на кусочки дедулю?
Я держала вампира за руки, вдавливая свои ладони в его. Ждала сопротивления. Напрасно.
– Помилуй, Светик. Я и в мыслях не держал того, о чем ты говоришь. Растерзать? Он просто неприятен мне как личность.
– Тебе не отвертеться, вредное создание. Я видела, как ты смотрел на старика Мизинцева. Разве что слюни не текли.
– Я чувствовал исходящую от него угрозу. Потому и держался настороже. Я хотел защитить тебя.
– От разбитого ревматизмом пенсионера? – колко подтрунила я, – Не держи меня за идиотку. Не говори, что он прячет гранатомет в подвале, или изготавливает бомбы.
– Если бы расцвет деятельности Мизинцева пришелся на тридцатые годы прошлого столетия, его бесчисленные клеветнические донесения приговорили бы к расстрелу или к отправке в лагеря многих невинных людей, – наморщив лоб, Тихон отодвинул мои руки от своей груди. – Негодяй днем и ночью сидит под забором, подслушивает и подсматривает за нами. Копит материал для очередной депеши представителям власти.
– Не одним нам подслушивать за всеми. Дедок, конечно, с приветом, но я разберусь сама... Слушай, Тиша! – я вдавила его в стену, шипя разъяренным мангустом – Заруби себе на носу, здесь моя территория. Я для тебя – вожак стаи. Право первого укуса за мной.
– Разве я претендую на лидерство, лапушка? – Тихон оттолкнул меня к противоположной стене. Он принял маленькое состязание за развлечение влюбленных, и оно ему понравилось. – На твою еду я и подавно не могу покуситься.
– Я намекала не на еду, – объяснила я, повалив его на низкий обувной комод.
– Искренне жаль, – вампир сложил руки на груди. – Невыносимо хочется кушать.
– Попробуй только подойти к холодильнику! – я пригрозила ему тяжелыми кулаками.
– За что ты меня мучаешь? – Тихон сел на обувной комод.
– Никто тебя не мучает, вредное создание, – ворча, я подняла с пола рулоны солнцезащитной пленки и приставила их к углу. – Как специалист по вампирам, я точно знаю, что для нормального самочувствия тебе хватит одной трети бадейки крови в сутки. И, вообще, нормальные вампиры питаются не каждый день, если ты забыл об этом.
– Я ничего не забываю. Мы, как и люди, едим не только для поддержания существования, но и для удовольствия, – заныл Тихон, расширив подсвеченные глаза. – Для услаждения души мне надобно выкушать не меньше бадеечки крови. Зимой, долгими январскими ночами, мне и две бадеечки не трудно до зари уговорить.
– Послушай, Тиша, я забочусь о твоем здоровье. Вредно быть обжорой.
– Напрасно ты так выразилась, Светик. Я не обжора, а гурман.
– По мне – одно и то же.
– Обжора забрасывает в топку все, что видится ему съедобным. Гурман предпочитает изысканные блюда. В человеческой сущности я был истинным ценителем гастрономических наслаждений, и в сущности вампирской остался таковым. Изменилось мое меню, а не отношение к еде. До чего хороша кровь африканского страуса с Топининской фермы! А овцы – мой излюбленный деликатес! – мечтательно улыбаясь, Тихон поднялся с обувного комода. – Так пощади меня, Светик. Накорми меня. Выдай бадеечку, а лучше – сразу две.
Он опустил взгляд, агрессивно наморщил нос и приподнял верхнюю губу.
– В моей жизни было предостаточно голодных дней и ночей… ради людей. Да, я ненормальный вампир, – ледяной свет серебристых глаз обжег мне сердце. – Я мог выбрать путь наименьшего сопротивления, предпочесть легкую беззащитную добычу. Поймать человека в сто раз проще, чем лося или кабана, не говоря уже о зверях из волшебного мира, которые прекрасно умеют защищаться от хищников. На пороге голодной смерти, замерзающий и ослабевший, я когтями раскапывал норы полевок и кротов на промерзшем поле, но не приближался к людям. Ты не видела этого, тебя, как говорится, и в проекте не было в те времена. Но ты, и все люди, не вправе требовать от меня возврата в те страшные ночи. Не только люди – эльфы, гоблины и иже с ними также не полномочны ставить мне условия. На них я тоже не охотился. Еще и защищал их, сражался за их жизни с себе подобными. Они, и… ты передо мной в долгу. Так что оставь меня в покое, Светик... Угомонись.
