— Откуда я знаю? — Юна снова передернула плечами. — В шкафу, может? Я думала, она сама постелит.
— Господи… — Саша стоял белый как мел. — Что же это… Господи… Отчего она умерла?
— Покончила с собой, — неожиданно резко повернулась к нему Юна. — Наглоталась снотворного, видите? Вон, пузырек в руке!
— Разве у нее было снотворное, откуда? — удивилась Зина.
— Я покупала. Она меня просила. Доставала по своим каналам, — все так же резко сказала Юна. — Она все время пила на ночь люминал.
Люминал… Зину передернуло от знакомого слова.
— И долго она пила снотворное? — спросил Саша.
— Да как у меня поселилась, так и стала покупать, — уже спокойно ответила Юна. — Две недели, наверное.
Зине отметила про себя абсолютное, ничем не прошибаемое спокойствие квартирной хозяйки. Обнаружив в своем доме мертвое тело, та была спокойна — ну прямо как лед! Ни слезы, ни волнения, ни дрожи в голосе… Она даже не изменилась в лице! В этом было что-то странное.
Страшное подозрение зашевелилось в голове Зины. Может быть, ледяное спокойствие этой Юны объясняется тем, что она уже видела тело? Раньше них?
— Надо милицию позвать, — вдруг заявила квартирная хозяйка. — Тут у соседей есть телефон. Я пойду позвоню. Вы никуда пока не уходите.
— Мы побудем с ней, — кивнул Саша.
Спокойная, даже величавая в этом страшном спокойствии, Юна удалилась.
— Давай поищем записку, — обернулся к Зине Саша, — где-то она должна быть.
— Ты думаешь? — горько вздохнула она.
Но, тем не менее, стала искать. Свои вещи Маша держала в абсолютном порядке, поэтому все было разложено по полочкам. Личных вещей у нее было очень мало, поэтому большинство полок в шкафах были пустыми. Записки нигде не было.
Они даже заглянули под кровать и за кровать — никаких следов. Ничего не обнаружив, Зина принялась осматривать тело.
В горле были следы рвотных масс, но незначительные, недостаточные для того, чтобы ими захлебнуться. Судя по всему, рвотные массы появились почти сразу перед наступлением смерти. Этот признак как раз и указывал на отравление снотворным. Если доза была велика, то до появления рвоты могло остановиться сердце.
Тело было абсолютно чистым. Зина тщательно исследовала каждый сантиметр: ни ран, ни порезов, ни синяков, абсолютно ничего. Ни следов уколов или каких-либо других ссадин, которые могли бы натолкнуть на мысль, что смерть является насильственной. Судя по первичным признакам осмотра, Маша действительно покончила с собой.
— Я не могу найти ничего подозрительного, — Зина была в полном отчаянии, — все выглядит так, словно она действительно наглоталась снотворного! Ни одного признака, что ее убили! Ну просто ничего нет!
— А я не понимаю, где ее одежда, — задумчиво произнес Саша, — почему она спала голой? Ведь сейчас же не жара! В комнате довольно холодно. Почему же она разделась догола?
— Сексуального насилия над ней совершено не было, я смотрела, — как бы не слыша его, говорила Зина, — судя по признакам, перед смертью у нее не было секса.
— Где же вещи? — продолжал свое Цимарис.
Переглянувшись, они начали искать вещи. Но их нигде не было. Плюс пол… Это откровенно смущало Зину. Кое-где виднелись лужицы воды. Судя по всем признакам, пол вымыли недавно. Но зачем? Зачем?
Прошло несколько часов, пока комната не заполнилась людьми. Пожилой следователь равнодушно осмотрел тело и принялся писать протокол.
— Где ее вещи? — Зина решительно подошла к Юне, которая тоже находилась в комнате. — Где ее одежда?
— Отдала мне для стирки, — равнодушно ответила та, — еще утром.
— Почему она спала голой?
— Откуда мне знать? — Юна бросила на нее презрительный взгляд. — Может, повредилась головой! Самоубийцы перед смертью совершают самые ненормальные поступки. Откуда мне знать, какой бред был у нее в голове?
— К ней приходили кто-нибудь — утром или вчера в течение дня?
— Никто не приходил. Да она и сама почти никуда не выходила. Вчера днем вышла в магазин, принесла продукты. И все. А сегодня утром ушла рано, часов в восемь. Куда она ходила, не знаю, но вернулась скоро, через полчаса, очень расстроенная. Отдала мне одежду и простыню, сказала постирать. Больше я ее не видела.
— И к ней никто не приходил?
— Абсолютно никто.
— Может, в руках у нее были какие-то вещи? Коробки, пакеты? С чем она вышла утром из дома?
— Ничего у нее не было. Только маленькая сумочка, с которой она обычно ходила. С ней ушла, с ней и пришла.
— А зачем вы помыли пол?
— Я всегда мою в этот день.
— Но вы мыли пол вечером!
— Ничего подобного. Я мыла пол в восемь утра, когда она ушла.
— Но пол не высох до вечера, а с восьми утра это невозможно! Вы мыли пол вечером, зачем?
— Пол не высох потому, что в комнате холодно, сыро. Вот и не высох, — Юна продолжала смотреть на нее с откровенным презрением, от которого Зине было просто не по себе.
— Если в комнате было сыро и холодно, то почему она разделась догола? — не отступала она.
— Спросите сумасшедшую! — Юна впервые проявила некие признаки раздражения.
— Она не была сумасшедшей! — возмутилась Зина.
— Вы просто не знаете! — парировала хозяйка. — В последние дни она вела себя очень странно. Глотала горстями снотворное и часто вслух разговаривала сама с собой, я слышала, слышала! С головой у нее было не все в порядке. Поэтому и покончила с собой.
Пожилой следователь усадил Зину на стул перед собой и дал подписать протокол. Прочитав его, Крестовская возмутилась:
— Как вы можете писать, что это самоубийство, если нет предсмертной записки?
— Судя по показаниям квартирной хозяйки… У нее были личные причины. Кажется, какие-то проблемы с женихом.
— Но записки нет!
— Не все пишут предсмертные записки. Уж поверьте моему опыту.
— Вашему опыту? И вас ничего не смущает здесь? — негодовала Зина.
— А что должно меня смущать? — не понял следователь.
— Мокрый пол! Отсутствие одежды на теле! Выстиранная простыня! Запах хлорки! — перечисляла Зина на повышенных тонах.
— А что в этом такого необычного, я вас не понимаю? — недоуменно смотрел на нее следователь.
— Не узнав правды о своем женихе, Маша не могла покончить с собой! — решительно заявила Крестовская.
— А если она все узнала, а вы просто не знаете? Когда вы видели ее в последний раз?
— Недели две назад… — голос Зины упал.
— Вот видите! Значит, вы были ей не такой уж и близкой подругой, — парировал следователь, — за две недели могло произойти что угодно. Она могла узнать что-то плохое про своего жениха. Это и было причиной.
