И в 8 вечера Лора Барг ждала ее не потому, что ей нужны были немецкие препараты. Кстати, и о свойствах первитина Лора могла знать так подробно потому, что была связана с немецкой разведкой! Это же была явная подсказка! Как Зина могла этого не понять? А в 8 вечера Лора ждала ее затем, чтобы убить, а потом выдать ее смерть за самоубийство. А Юна помогла бы ей инсценировать это.
Что же делать? Как поступить? Лора была сестрой Виктора, и она, Зина, любит Виктора до сих пор. Все еще продолжает любить… Зина застонала, обхватив голову руками. Это был страшный, мучительный выбор…
Бершадов явился без опозданий. Зина ждала его на одной из конспиративных квартир, назначив встречу заранее. Она отдала Бершадову немецкие препараты, в том числе и первитин.
— Я нашла это в квартире Маринова, — сказала Зина, — это еще одно доказательство того, что Маринов был немецким шпионом. Возьмите. Вам они нужнее, чем мне.
— Он что-то говорил вам о свойствах первити-на? — спросил Бершадов.
— Говорил, — кивнула Зина, — однажды я порезала руку, и он принес аптечку. Там был и первитин. Он принялся мне подробно рассказывать о его свойствах. Так странно. Ведь это было подсказкой. Только человек, который работал на немецкую разведку, мог это знать. Как же я не поняла?
— Никто не проницателен настолько, насколько думает, — загадочно улыбнулся Бершадов.
— Да, и еще. У Лоры Барг, сестры Виктора, работает некая Юна. Именно она сделала клизму Маше. Не Галина.
— Я разберусь, — кивнул Бершадов.
— Арестуйте ее, — Зина продиктовала адрес. Затем пошла к дверям. Бершадов сидел молча, продолжая загадочно смотреть ей вслед.
ГЛАВА 26
Черный блестящий автомобиль аккуратно пересек транспортную развязку Ярмарочной площади и остановился у обочины ближайшего переулка. С того места, где он остановился, отлично просматривался сквер.
Солнечные лучи начала сентября были жаркими, как в августе. И несмотря на будний день, в сквере за Ярмарочной площадью было достаточно много людей.
Накануне ночью шел дождь. Грозовой шквал обрушился на город, погребая все районы под потоками жестокого, шквального ливня. Стихия разбушевалась с такой силой, что казалось — сама природа хочет смыть с лица земли всю грязь.
Но уже утром, сразу после рассвета, она сжалилась, словно решив оставить в покое землю, дома и людей. Жаркие лучи солнца с самого утра начали высушивать огромные лужи, сгоняя с листвы капли сурового ночного дождя.
Коренные одесситы прекрасно знали важное правило: на следующий день после сильного ливня в море купаться нельзя — стоки сносят всю грязь и мусор, как раз к самому берегу. И после ливня морская вода опасна, как никогда.
Именно поэтому сквер за Ярмарочной площадью был полон людей. Коренные обитатели Пересыпи вместо побережья Лузановки предпочли греться на солнышке в грязноватых аллеях тесного сквера.
Уличные мальчишки гоняли мяч, издавая победные крики при каждом попадании в ворота, состоявшие из двух сломанных, погнутых уличных фонарей. С наступлением темноты Пересыпь превращалась в один из самых криминальных, неблагополучных районов города. И местные гопники, знаменитая уличная шпана, вскормленная уголовниками еще старой бандитской школы, превращали безлюдный сквер в свой штаб.
Тем не менее старый сквер был единственным местом, которое хоть как-то напоминало зеленую зону в этом районе. А потому местные жители использовали этот уголок, заросший чахлыми деревцами, как настоящий парк.
Днем, особенно при солнечном свете, в этом месте не было ничего зловещего. Дети гоняли здесь мяч, совсем крошечные малыши под присмотром заботливых и внимательных мам, копались в самодельной песочнице, которую соорудили жители окрестных домов. Старики грелись на лавочках, читали газеты. Некоторые играли в шахматы, громко комментируя и обсуждая каждый ход. Газетные статьи вслух никто не обсуждал.
Солидный мужчина лет 60-ти, ничем не отличавшийся от всех остальных, медленно шел через сквер от Ярмарочной площади. Двигался он тяжело, с трудом передвигая ноги. Было видно, что ему очень жарко и он устал.
Возможно, он и присел бы для отдыха на лавочку в сквере, хотя бы для того, чтобы на свежем воздухе почитать одну из газет, зажатых у него под мышкой. Но, как назло, все места на лавочках были заняты, и мужчине не оставалось ничего другого, кроме как идти через сквер, страдая от жары и усталости, по направлению к одному из переулков Пересыпи.
Стекло автомобиля, со стороны заднего сиденья, начало опускаться вниз. Вскоре стало видно бледное, напряженное лицо молодого солдата, который внимательно следил за происходящим в парке.
Рядом с солдатом на заднем сиденье автомобиля сидел Григорий Бершадов. Он был в штатском. На его коленях лежал вечный кожаный планшет. Он был открыт, и Бершадов неторопливо перебирал документы, совсем не глядя по сторонам. Лицо его было равнодушно-спокойным, как маска. Но это было его обычное выражение. По лицу Григория Берша-дова никто не смог бы прочитать охватившие его эмоции. Никто и никогда.
Мужчина в сквере остановился, тяжело дыша. На его лбу выступили крупные капли пота. Он вытер их ладонью, но пот все равно попадал в глаза. Тогда он потянулся за носовым платком в левом кармане рубашки. При этом газеты выпали из-под его руки на дорожку сквера. Нагнувшись, мужчина стал их подбирать.
В этот самый момент солдат, наблюдавший из окна автомобиля, облегченно вздохнул и обернулся к Бершадову.
— Все чисто! — по-военному отрапортовал он. — Хвоста нет!
— Хорошо, — безразлично кивнул Бершадов, — десять минут. Засечь по секундомеру.
Шофер машины настроил секундомер. Сцена с мужчиной в парке не привлекла никакого внимания. На него вообще никто не смотрел. Окружающие в сквере даже головы не повернули — такую обычную сценку можно было увидеть почти каждый день.
Подобрав все газеты, мужчина вошел в переулок. Стекло в автомобиле поднялось. Через 10 минут автомобиль заурчал двигателем и въехал в переулок. Затормозил у простого одноэтажного домика за обычным дощатым забором. Ничего примечательного в этом домике не было — точно такой, как и все остальные.
Остановившись рядом с забором, шофер заглушил двигатель. Бершадов вышел, сжимая планшет. Солнце уже палило нещадно.
Он остановился на улице, поднял голову, словно пытаясь взглянуть на раскаленный солнечный диск, но не выдержал, прикрыл глаза рукой. Постояв так несколько секунд, Бершадов отпер калитку забора своим ключом и вошел внутрь.
В простой комнате с белеными стенами и минимумом мебели за некрашеным дощатым столом сидел пожилой мужчина из сквера. На столе лежали газеты, стояла грязная керосиновая лампа, ненужная в солнечный день. В углу виднелись развешанные на стене рыбачьи сети.
