Когда он вошел в ворота, я вылезла через окно первого этажа в сад, и, прячась, направилась к воротам. У него были прямые инструкции: идти в подвал. Именно там (как я обещала ему) ожидали его страшные доказательства всех преступлений Вирга Сафина. Я стояла в воротах дома, когда моя выбранная жертва (Максим Фомичев — это был именно он) спускалась по лестнице вниз.
Взрыв раздался, когда он достиг подвала. Разумеется, я не шла по дорожке к дому, и меня не сбивало с ног взрывной волной. Я притворилась потому, что так удачнее всего выглядело. Потом были пожарные, полиция, спецслужбы… А в кармане Макса Фомичева был обнаружен объектив Вирга Сафина. И это было моей самой удачной находкой.
Дело в том, что за день до моей выписки из больницы я попросила Фомичева приехать и забрать этот объектив. Якобы он — одно из страшных доказательств, и я боюсь держать его у себя. А когда я вызвала Фомичева в дом, в подвал, я обязательно велела взять с собой этот объектив, положить к себе в карман, якобы это ключ к тайнику, и если он не привезет его с собой, я не смогу открыть тайник и преступления Сафина останутся нераскрытыми. Для гарантии того, что Фомичев послушается моих инструкций и обязательно приедет, я наплела, что это именно Сафин погубил Илону, и что там, в тайнике, в подвале, есть этому доказательства.
Все сработало очень гладко. Максим Фомичев погиб, причем погиб так, что обгоревшее, изуродованное тело никто не смог опознать. Остался только обугленный объектив. В теле безоговорочно опознали Вирга Сафина.
Актерствовать мне было легко. Меня страшно мучила совесть, я чувствовала себя виноватой и перед Максимом Фомичевым, и перед Виргом Сафиным. Мне было легко впадать в истерику, так как мое душевное состояние оставляло желать лучшего. Словом, все удалось, и, несмотря на мои внутренние мучения, изменить что-то было уже нельзя. Максима Фомичева похоронили под именем Вирга Сафина. А в клинике Лос-Анджелеса врачи приступили к лечению, и, по словам Сильвии, с которой я постоянно поддерживала связь, началось оно весьма успешно, прогнозы врачей были утешительные. Пирил не успел причинить значительного вреда, доза была слишком маленькой. И, по словам врачей, некоторые части памяти даже подлежали восстановлению.
Завещание Вирга Сафина стало для меня полной неожиданностью. Я и не подозревала, что он оставил все мне. Похоже, он подспудно готовился к смерти.
В назначенный день и час я вылетела к нему. Потом — еще один перелет: из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. И, наконец, раскрытые двери клиники и его глаза. Глаза, огненный отпечаток которых был навсегда выжжен в моем сердце.
Мы проводили друг с другом долгие часы. Я ездила к нему каждый день, и в саду клиники мы сидели с утра до вечера, держась за руки, как двое подростков.
Я видела, как светятся при моем появлении его глаза. Он был прекрасен, когда лучился этим неземным светом. Все шло хорошо, очень хорошо, и надо мной стала исчезать темная тень закутавшей с ног до головы беды. Я постоянно мечтала о том, когда его выпишут.
На двенадцатый день меня остановила в дверях клиники медсестра, постоянно прикрепленная к его палате.
— Я хотела с вами поговорить. Доктор просил. Есть убедительная просьба.
— Да, конечно, — я почувствовала, как душу мою окутывает странный холод от ее слов — холод предчувствия, что ли?
— Видите ли. Вчера вечером Бэзил закачивал с интернета текст какой-то книги в свой планшет, — сказала медсестра, протягивая мне планшет Вирга Сафина, — доктор очень просил вас посмотреть, что это за текст, и рассказать нам, так как текст на русском. Вы же знаете, чтение ему разрешено, но не все: мы очень опасаемся осложнений. Мы должны помогать друг другу — так сказал доктор. А над этим текстом он сидел очень долго, полночи. Видите, один отрывок даже повторил дважды, специально выделил. Бэзил сейчас на процедуре, он задержится, поэтому вы можете посмотреть, — медсестра увлекла меня в маленький кабинетик в начале бокового корпуса, — посмотрите, пожалуйста.
Она сунула мне в руки планшет и ушла. Я машинально села в кресло и решила начать с выделенного отрывка… И не поверила своим глазам! Выделенный жирным шрифтом и специально сохраненный я прочитала следующий отрывок текста:
«Я не прикоснусь, Жюстина, к тому фантому, существованием которого вы так дорожите. У красивых девушек есть в запасе не только этот дар, и служение Венере может совершаться не только в этом храме. Есть и другие. Я удовлетворюсь самым тесным. Знайте, моя дорогая: близ лабиринта Киприды есть мрачная пещера, куда спрятались от нас страсти, чтобы сильнее манить нас к себе. Там будет алтарь, на котором я воскурю фимиам. Там нам ничто не помешает. При этом способе ничто не может изобличить девицу, каким бы яростным и многочисленным атакам она ни подвергалась. Едва пчела, насытившись соком, улетает, чашечка розы закрывается, и никто не может сомневаться в том, что она никогда не открывалась. Есть множество девиц, которые наслаждались таким манером лет по десяти, и с разными мужчинами, и выходили замуж во всем блеске своей невинности».
Это был отрывок из романа маркиза де Сада. Он полностью скачал один из его романов. Я замерла, не веря своим глазам. Руки мои дрожали. Послышались шаги медсестры, и я моментально приняла решение. Принимать решения — мой крест.
— Это совершенно не страшный роман, — улыбнулась я, возвращая ей планшет, — роман одного французского писателя… Ги де Мопассана.
Медсестра безразлично кивнув, забрала планшет. Я медленно пошла по направлению к больничному саду.
Лицо Вирга Сафина светилось необъяснимым счастьем. Он радостно бросился мне навстречу.
— Любовь моя! — обнял, притянув к себе, почти закружил, зацеловал, — ты не поверишь, у меня сегодня такой замечательный день! Все, все кажется мне особенно радостным! Я сегодня проснулся под утро, подошел к окну, а там рассвет! Ты не поверишь! Я никогда в жизни не видел таких красок! Он мне прямо все в душе перевернул. В связи с этим у меня есть к тебе небольшая просьба. Совсем простая — я уверен, что ты ее выполнишь. Ты не могла бы принести мне фотоаппарат? Самый простой, можно даже обычную мыльницу. Не нужно никаких телефонов! Я настоящий фотоаппарат хочу. Камеру. Мне так хочется сфотографировать этот рассвет! И вот те цветы с красными листьями, позади тебя. И еще небо… Ты принесешь, да? Любовь моя, ну пожалуйста!
