Народные песни протеста отражали негодование бедноты, пытавшейся выдержать требования правительства, обиравшего их так, как ни одно прежнее. Баллада, известная сегодня как «Песня против королевских налогов», сетует, что «такой оброк никак не должен длиться долго; что можно взять из пустого мешка, кто может потрогать то, чего нет? Людей довели до крайности; им нечего больше отдать; был бы у них предводитель, они подняли бы восстание. Лишения часто затуманивают разум».
Крестьянин, родившийся в 1300 году, должен был быть очень везучим, чтобы отметить свой 40-й день рождения в год победы при Слёйсе. А если бы это ему удалось, на его долю выпали бы постоянные войны на двух фронтах, семь лет Великого голода, за которым последовал период сокращения заработков и ужесточения налогов, обременительных и непрерывных. Такая жизнь, по контрасту со слухами, что Эдуард III использовал свои дорогостоящие кампании во Фландрии как повод устраивать роскошные и расточительные турниры, не способствовала спокойному существованию. В ближайшие 40 лет Англии не грозили неистовые крестьянские бунты, но в 1340 году хроническая нужда Эдуарда в деньгах опять погрузила страну в политический кризис, подобные которому одолевали его деда в 1297 году и омрачили чуть ли не все царствование его отца.
Кризис 1341 года
Бурное море швыряло корабль короля три дня, прежде чем он, покинув берега Фландрии, добрался до устья Темзы. Заканчивался ноябрь 1340 года, и с приближением зимы пересекать Ла-Манш становилось все опаснее. Но, безрассудный и злой как черт, Эдуард горел желанием задать трепку королевским министрам – а заодно и Англии – со всей своей неукротимой энергией. Война с Францией застопорилась: королю не хватало денег, триумфов и союзников. И Эдуард убедил себя, что во всем виновата оставленная им в Вестминстере регентская администрация во главе с Джоном Стратфордом, архиепископом Кентерберийским.
Король не только уверовал, что ему намеренно не выделяют средств, необходимых для ведения войны; стрессовая ситуация давила на него, и Эдуард начал думать, что враги хотят его гибели. «Я верю, что архиепископ, лишив меня денег, желал, чтобы я был предан и убит», – писал он позже папе римскому. Король решил вернуться из Фландрии в Англию и лично наказать виновных.
В церквях давно уже затих вечерний звон, когда корабль достиг Лондона. Вечером 30 ноября 1340 года серые воды устья Темзы были так неспокойны, писал автор летописи, известной как Scalachronica, что Эдуард сам «подвергался опасности утонуть». Около полуночи капитан причалил к пристани у Тауэра. Промокшие мрачные пассажиры сошли на берег при мерцающем свете факела. Мокрые, замерзшие и уставшие, они смотрели на Тауэр, который, казалось, погрузился в сон. Не было слышно ни звука; на крепостных стенах не было заметно никакого движения. Возвращения короля явно не ожидали. Однако с наступлением темноты крепость в любом случае должна была находиться под бдительной охраной – а их никто не встретил.
Увидев, что в разгар войны никто не сторожит крепость Лондона, Эдуард пришел в ярость. Он ворвался в Тауэр, пронесся по крепости с инспекцией и принялся составлять список людей, которых желал видеть немедленно: казначей, канцлер и чиновники их ведомств; судьи; мэр Лондона и лондонские купцы, ответственные за торговлю шерстью; и, конечно, комендант Тауэра, чьим заботам была вверена главная цитадель столицы, возмутительным образом оставленная без охраны.
Гнев Эдуарда легко понять. Война – предприятие, в которое он вложил так много денег, – три года сводилась к случайным стычкам, а теперь практически полностью обанкротилась. При Слёйсе англичане одержали крупную победу, но дальше оказались в патовой ситуации, которая к тому же дорого им обходилась: Филипп VI старательно уклонялся от любых попыток втянуть его в бой. Он отклонил эксцентричное предложение английского короля устроить личную дуэль или организовать сражение, выставив по сотне рыцарей с обеих сторон. Пятидесятилетний приземистый французский король разумно рассудил, что в первом случае у него нет шансов устоять против энергичного 28-летнего Плантагенета, а во втором он ничего не выигрывает, но потерять – в турнире, где на кону такая высокая ставка, – может все.
Эдуард посчитал отказ личным оскорблением; две военные операции, последовавшие за отвергнутым предложением, бесславно провалились. Нападения на пограничные города Турне и Сент-Омер дорого обошлись в плане денег и живой силы, но не привели ни к чему, кроме кровопролития и отступления. Шевоше – вооруженные конные налеты на вражескую территорию с единственной целью посеять ужас и хаос среди местного населения – возможно, доставляли удовольствие исполнителям, но стратегическому продвижению никак не способствовали. Эплешенский договор, который подвел итог сезону бесплодных кампаний, устанавливал мир на всей земле от Шотландии до Гаскони, но вряд ли знаменовал то победоносное возрождение Англии, о котором мечтал Эдуард, объявляя войну три года назад.
Эдуард не сомневался, что причина английских неудач после Слёйса – хронический недостаток финансирования. Он задолжал фламандским союзникам кучу денег и не мог продолжать военные действия, пока не выплатит гигантские суммы, обещанные им за поддержку. А чтобы король мог сделать это, его министры должны были выжимать из страны деньги – неважно, какими средствами. Эта заминка и породила серьезнейший кризис в истории царствования Эдуарда.
1 декабря 1340 года, наутро после первых гневных тирад в Тауэре, Эдуард принялся за полномасштабную чистку правительства. Он увольнял чиновников, начиная с самых высокопоставленных, а затем спускался ниже по иерархической лестнице. Первыми покинули свои посты канцлер и казначей. Затем король приказал арестовать главного судью по гражданским делам (одного из двух главных судей Англии), четырех других судей, коменданта Тауэра и трех крупнейших английских торговцев. Своих должностей лишилось множество служащих казначейства, а оставшимся приказали провести полную проверку всех последних операций. Выказав совершенное отсутствие доверия этому учреждению, Эдуард приказал направлять налоговые поступления напрямую в чрезвычайное казначейство Тауэра.
Королевских служащих в графствах прочесали частым гребнем: Эдуард проредил таможенных чиновников, заменил почти половину шерифов, всех коронеров и судебных приставов, ответственных за сбор королевских доходов в графствах. Королевские комиссии oyer and terminer, наделенные правом разбирать жалобы на злоупотребление властью со стороны королевских чиновников за все годы правления Эдуарда III и Эдуарда II, переезжали из графства в графство, искореняя коррупцию.
Затем Эдуард принялся мстить архиепископу Кентерберийскому. Стратфорд возглавлял регентский совет и потому, по убеждению короля, нес полную ответственность за все обнаружившиеся недоработки английского правительства. Канцлером, которого Эдуард уволил в Тауэре, был брат Джона, Роберт Стратфорд, епископ Чичестера. В гневных письмах и публично король обвинял Джона Стратфорда в том, что тот ограничивал его в средствах, препятствовал утверждению парламентом новых налогов и превышал свои полномочия.
Стратфорд тем не менее остался непоколебим. Он считал, что во всех бедах виновата не его регентская администрация, но сам король, который предъявлял стране непомерные требования, следовал советам своих невежественных друзей и вел себя как тиран: массово арестовывал подданных и угрожал Церкви в лице архиепископа Кентерберийского. На письма Эдуарда он отвечал, не стесняясь в выражениях. Он называл Эдуарда «новым Ровоамом», намекая на библейского короля, который игнорировал советы мудрых, прислушивался к словам юнцов – своих друзей, и притеснял народ.
