Правительство обновили капитально и с самыми благими намерениями. Однако предусмотреть все отдаленные последствия реформ не удалось. Парламент был занят процедурой импичмента, когда на Троицу, 8 июня 1376 года, скончался Черный принц. Даже пока он лежал, прикованный к постели, противоборствующие фракции «доброго парламента» пытались заручиться его поддержкой. Сэр Ричард Лайонс, например, послал ему большую бочку золота, чтобы тот защитил его от палаты общин. (Когда принц отверг подношение, Лайонс передал золото королю, который от подарка не отказался, сказав: «Он не может дать нам ничего, что нам бы и так уже не принадлежало».)
«Умерла надежда Англии», – писал Томас Уолсингем о смерти Черного принца. И действительно, многие авторы в 1376 году разделяли ощущение, что – пусть великий король Эдуард еще цеплялся за жизнь – с уходом Черного принца Англия потеряла последнего из героев эдвардианской эры. На счету Черного принца были победы, которые англичане считали величайшими из всех, какие когда-либо выпадали на долю королевства: Креси, Пуатье, Нахера, Лимож. Принца похоронили, воздав ему величайшие воинские почести. В своем завещании он просил, чтобы его погребли не в Вестминстере, а в Кентербери (куда его тело перенесли в октябре 1376 года), рядом с Томасом Бекетом.
Когда наше тело понесут по городу Кентербери в аббатство, два боевых коня, покрытых попонами с нашим гербом, и два человека, облаченных в наши доспехи и в наших шлемах, пусть шествуют перед нашим телом, а именно один – с нашим воинским гербом, на четыре части разделенным, а другой – с нашим мирным гербом с перьями страуса и с четырьмя штандартами того же вида: каждый из тех, кто понесет штандарты, должен иметь головной убор с нашим гербом. Рядом с тем, кто понесет воинский герб, должен идти вооруженный человек, несущий черный вымпел со страусиными перьями.
Это были проводы солдата. Его могилу украсили символами Святой Троицы, перед которой принц благоговел, доспехами, напоминающими о его воинской славе, и девизом принца «Ich dien» («Я служу»). В последние годы, омраченные болезнью, принц стал склонен к меланхолии, – угнетенный тем, что сила его воинского духа ограничена неминуемой хрупкостью плоти. Вокруг своей гробницы в кафедральном соборе Кентербери он завещал выгравировать слова французской поэмы, предупреждающей других об этом проклятии:
Когда-то я таким же был, как ты.
И ты таким, как я, однажды станешь.
Так редко я о смерти вспоминал,
Пока земною наслаждался славой,
Несметными богатствами владел,
Именьями, домами, лошадьми, сокровищами, златом и деньгами…
Но ныне я несчастный узник,
Лежу глубоко под землей…
Конец настал красе моей,
И плоть сошла с костей…
Потеря принца, хоть и была неизбежна, нанесла последний роковой удар по царствованию Эдуарда. Более того, скончавшись, принц катапультировал в центр английской политики последнего из Плантагенетов: девятилетнего мальчика по имени Ричард Бордоский.
Новый король, старые проблемы
Ребенок вышел к своему народу. Ричард Бордоский предстал перед собравшимися в «добром парламенте» лордами и общинами и услышал, как несколько сотен человек приветствуют его и требуют, чтобы ему воздали почести и наделили титулами. Вокруг восседали разодетые магнаты, важные епископы и аббаты, торговцы в прекрасных мантиях и драгоценностях, представители графств – и все глядели на него с надеждой. Его окружали старые, мудрые и богатые мужчины. Юного Ричарда не отпускала мысль, что все эти люди приветствовали его, и только его одного. Неплохое начало политической карьеры для новоиспеченного наследника трона.
Это было 25 июня 1376 года, всего через две недели после смерти Черного принца. «Добрый парламент» взялся за дело всерьез, вычищая королевский двор и призывая к ответу людей, которых общины обвиняли в некомпетентном ведении войны. Главным образом страсти кипели вокруг смелых попыток сэра Питера де ла Мара дать бой за реформы напрямую Джону Гонту. Но, когда умер Черный принц, разгорелись споры вокруг другого вопроса: что произойдет, когда король сойдет в могилу вслед за старшим сыном? Кто сможет обеспечить преемственность рода Плантагенетов?
Со смертью принца Эдуарда следующим в очереди на престол стал Ричард Бордоский. Это было несомненно. Сомнения вызывал вопрос, позволят ли ему взойти на трон мирно. Ребенку было девять лет. Учитывая, что Эдуард III превратился в заговаривающегося слабоумного, царствование нового короля почти наверняка начнется с длительного периода малолетства, какой с нормандского завоевания наблюдался в истории страны лишь однажды – при Генрихе III, строителе величественных зданий, где заседал теперь парламент. Каждый, кто был в курсе семейной истории Плантагенетов, знал, что малолетство Генриха III было омрачено вторжением Франции, а также долгой и разрушительной гражданской войной.
Можно было вспомнить и о коротком – с 1327 по 1330 год – малолетстве нынешнего короля Эдуарда III, прошедшем под властью жадного регентского правительства Роджера Мортимера и королевы Изабеллы. Многие считали подобную опасность такой же реальной и в 1370 году. Распространился страх, особенно в Лондоне, что Джон Гонт, подобно Мортимеру в 1320-х годах, имеет собственные виды на трон.
Это было несправедливое обвинение. Гонт – безусловно, прямолинейный политик и беспощадно честолюбивый магнат, тем не менее едва ли намеревался отнять у наследника отцовскую корону. Он был лоялистом до мозга костей. Но в 1376 году в Вестминстере верили в это не многие.
В качестве гарантии, что Гонт не готовит захват трона, палата общин потребовала, чтобы 25 июня малолетний Ричард Бордоский предстал перед ними, дабы – как сформулировано в официальных документах – «лорды и общины могли увидеть и поприветствовать Ричарда как законного наследника королевства». Это отчаянное желание определить несомненного наследника, должно быть, буквально пульсировало в воздухе Лондона, когда Ричард вышел к своим будущим подданным.
Симон Садбери, 60-летний архиепископ Кентерберийский, поднялся и обратился к собравшимся лордам и представителям общин. Король, сообщил он, уполномочил его говорить от его имени. Согласно парламентским свиткам, Садбери сказал, что, «несмотря на то что благороднейший и могущественнейший принц милорд Эдуард, бывший принц Уэльский, усоп и отошел ко Господу, принц как будто бы еще здесь и не покинул нас, потому что он оставил по себе такого благородного и прекрасного сына, свою точную копию или истинное подобие…»
Когда Садбери закончил говорить, общины подняли шум. Они спрашивали «все как один, не будет ли [королю] угодно наградить Ричарда именем и почестями принца Уэльского», принадлежавшими его отцу. Им ответили, что наделять титулами – исключительная прерогатива короля. Но Ричард, как и все окружающие, знал, что ему не придется долго ждать титулов и почестей, соответствующих его новому положению.
Примерно через год Эдуард III умрет: в одиночестве – если не считать священника, – пережив несколько ударов, практически лишившись рассудка и едва способный говорить. Томас Уолсингем писал, что Алиса Перрерс, бросив короля на смертном одре, прихватила с собой перстни с его пальцев. Последний раз он появился на людях, когда в Шин прибыла делегация лондонцев: король встретил их спеленутый в парчу и буквально пришпиленный к креслу – иначе он не мог держаться прямо. 21 июня 1377 года сознание окончательно покинуло короля, который царствовал больше 50 лет. Эдуарду было 64 года. Он пережил почти всех своих товарищей – и все свои победы.
