Генрих приехал, одетый в простой плащ без капюшона – кающийся грешник, чье скромное платье выделялось на фоне роскошных нарядов его свиты. Он вошел в собор, крепко сжимая в поднятых над головой руках маленький хрустальный фиал; взгляд направлен вверх, на изумительную реликвию и дальше – в небеса. Затем он возглавил крестный ход из Лондона в Вестминстер.
Это было нелегкое предприятие. Король был вымотан постом и бессонной ночью и чуть не падал, спотыкаясь о рытвины и колдобины. Но его искренняя любовь к показной набожности и несгибаемая вера в славу своей монархии искупала все трудности. Он всю жизнь обожал пышные демонстрации королевского благочестия, с тех пор как в возрасте 13 лет с благоговейным трепетом наблюдал в часовне Святой Троицы в Кентербери, как останки святого Томаса Бекета переносили в великолепную золотую раку, украшенную драгоценными камнями. Может, именно это воспоминание всплывало в его памяти, когда он шествовал со святой кровью в ноющих руках: он нес свой трофей, подняв его высоко вверх, а два помощника поддерживали его локти.
Участники процессии еще издалека услышали восторженный шум толпы, ожидающей их в Вестминстерском аббатстве. Из дверей церкви доносились песни, плач и воззвания к Святому Духу. В 1245 году в церкви началась серьезная реконструкция: ее перестраивали в стиле французской готики. Чтобы она максимально походила на великолепные французские соборы – Сент-Шапель, Сен-Дени и Реймсский – и даже превосходила их, королю придется потратить около 45 000 фунтов. К фасаду пристроят стройные, устремленные ввысь колонны, добавят сводчатые окна с витражами; основной вес кровли будет перенесен со стен на арочные контрфорсы.
Охваченный религиозным экстазом король не остановился, когда процессия приблизилась к церкви. Сжимая склянку над головой, он прошествовал дальше и сделал круг почета – вокруг церкви, в прилежащий к ней дворец и в конце концов в свои личные палаты. Закончив обход, Генрих вернулся в церковь и, как выражение не только щедрости короля, но и его чуть ли не Божественного величия, преподнес бесценный дар Богу, церкви Святого Петра в Вестминстере, обожаемому святому Эдуарду и клирикам аббатства.
Этот расточительный спектакль стал самой пышной из торжественных церемоний, устроенных Генрихом. Он разыграл перед глазами собравшихся триумфальную сцену, которой позавидовали бы утонченные дворы Людовика IX и Фридриха II. В завершение церемонии епископ Норвича прочел проповедь, в которой упирал на превосходство реликвии Генриха над любой другой реликвией Европы: «Крест – святейший предмет, но святым его сделала пролившаяся на него кровь Христова; не наоборот – не Крест одарил своей святостью Его кровь».
По словам Матвея Парижского, после он добавил: «…только благодаря благочестию и великой вере короля Англии, самого преданного христианина из всех христианских принцев, Иерусалимская патриархия рассталась с этим бесценным сокровищем… потому что все знают, что нет в мире другой такой благочестивой и верующей страны, как Англия».
Так Генрих понимал свой королевский сан: служба, исполняя которую, необходимо превзойти в святости всех предшественников и своим почтением к Исповеднику продлить линию английских королей до времен, предшествовавших Завоеванию. Как и Генрих I, король привязывал свое владычество к древней саксонской династии, прославляя его английский базис, а не только нормандскую и анжуйскую надстройку.
Но дело было не только в генеалогии. Королевская власть Генриха представала здесь вопросом не права и завоевания, но богоданности. Генрих показал себя королем – хранителем Церкви, а не ее гонителем, как часто случалось в правление его отца и деда; он обогащал и защищал Церковь, сохраняя дух коронации, на которой он был миропомазан и приобщился к Богу и его святым. Это была и дань растущему в его душе стремлению: стать королем-крестоносцем. Вот идет Генрих-заступник, Генрих-пилигрим, Генрих-благодетель, обращающийся напрямую к душе Англии и к ее истории.
Обращался он и к английской знати. После церемонии Генрих сбросил свой нищенский костюм и облачился в блестящий наряд из дорогой ткани, перевитой блестящей металлической нитью и украшенной золотом. Водрузив на голову простую золотую корону, он посвятил в рыцари своего брата по матери, лузиньянского аристократа Уильяма де Валенса, и нескольких своих пуатевинских и гасконских вассалов. Король – священник и паломник – теперь сделался предводителем знати.
И хотя за стенами Вестминстера было полно людей, сильно сомневавшихся, что кровь Христова, пролитая на Голгофе, могла сохраниться на протяжении 13 веков, богобоязненное представление Генриха вполне соответствовало моде того времени: осенняя версия весеннего праздника Тела Христова, учрежденного годом ранее в епископстве Льежа в качестве ежегодного торжества. Спектакль был великолепен до невозможности, как позаботился подчеркнуть в описании, заказанном королем, хронист Матвей Парижский, посещавший все церемонии. Но принес ли он какие-либо политические результаты?
На пути к войне
Ответ, увы, был отрицательным. К концу 1240-х годов Генриху удалось лишь нарисовать парадный портрет королевского величия. Но, несмотря на все его успехи в переписывании мифологии Плантагенетов, к концу четвертого десятилетия царствования Генриха III обступили политические кризисы всех видов и размеров. С 1247 года на короля без конца валились проблемы, по большей части спровоцированные им самим, и к 1258 году они вылились в самый серьезный за полвека политический кризис. События развивались стремительно: к концу 1250-х годов королевство погрузилось в хаос.
Все началось в 1248 году, когда Генрих решил поставить себе на службу таланты своего непостоянного друга Симона де Монфора. В мае 1247 года он убедил де Монфора отказаться от плана покинуть Западную Европу и отправиться в новый крестовый поход. Вместо этого он послал его стабилизировать неспокойный заморский домен короля Гасконь. После провальной экспедиции в Пуату в 1242–1243 годах Генриху нужно было усилить те французские земли, в чьей верности он пока еще мог быть уверен. Он снарядил де Монфора в Гасконь в должности наместника и наделил его полномочиями, позволявшими править фактически самостоятельно, защищая интересы Англии от посягательств бесчисленных враждебных сил, окружавших герцогство: Франции, Кастилии, Арагона и Наварры.
Де Монфор рьяно взялся за дело. Получив неограниченную свободу действий в мятежной стране, вдали от бдительного ока английского правительства, поначалу он блестяще выполнял свои обязанности и, заключив ряд союзов с вельможами региона, возвел у границ герцогства дипломатический щит. Но вскоре у него закончились деньги, зато прибавилось врагов. Беспокойная гасконская знать во главе с несговорчивым бунтовщиком Гастоном Беарнским отказалась смириться с бесцеремонным правлением де Монфора. Сопротивление было жестоко подавлено. Де Монфор конфисковал земли, разрушал замки и, что хуже всего, вырубал виноградники – немыслимо суровое наказание для страны, чьим основным источником дохода было виноделие.
В 1252 году в Гаскони начались волнения. Не зная, как поступить, Генрих приказал де Монфору предстать перед судом королевского совета. Это было сложное дело, задевшее чувства обеих сторон. Против де Монфора были выдвинуты серьезные обвинения. Гасконцы называли его «гнусным предателем», говорили, что он грабил людей, бросал своих врагов в темницы и морил их там голодной смертью.
