К несчастью для Эдуарда, парламент в Солсбери вовсе не жаждал дальнейших побед, достойных славы, добытой в Шотландии. Напротив, короля встретили гневом, раздражением и упрямым отказом участвовать в финансировании еще одной дорогостоящей войны.
Англия кипела недовольством. Каждое поместье в стране уже ощущало гнет непомерных денежных запросов Эдуарда, а к концу 1290-х военные издержки взлетели до небес. Даже не считая шотландской кампании, стоимость последних войн составляла что-то около 250 000 фунтов. Только ради скрепления северной коалиции на континенте Эдуард влез в долги, достигавшие 75 000 фунтов; реальная война во Франции и Гаскони грозила обойтись гораздо дороже.
Оттого и налоги Эдуард собирал регулярно и в крупном размере. Внушительные пошлины на шерсть, которые в народе называли maltote («дурная пошлина»), заставляли купцов снижать цены, по которым они закупали товар у обычных фермеров и поставщиков. В 1295 и 1296 годах король собрал еще два обременительных налога. С 1294 года королевские служащие конфисковали провизию и материальные средства в рамках программы насильственной реквизиции, известной как prise («захват»). «Велик был гнет, возложенный на население», – писал Уолтер из Хеминбурга. Денежные поборы тяжким бременем легли на всю страну. И первыми, кто отказался сотрудничать, стали служители Церкви.
После кончины архиепископа Пэкхэма, случившейся 8 декабря 1292 года, английскую церковь возглавил новый предстоятель, Роберт Уинчелси, высокопоставленный интеллектуал и ученый, ни остротой ума, ни темпераментом не уступавший Эдуарду. Опираясь на папскую буллу, выпущенную Бонифацием VIII, который не терпел королей, облагавших Церковь налогами, Уинчелси заставил английское духовенство начисто отказать в какой-либо финансовой поддержке французской кампании Эдуарда. Эдуард взбеленился, объявил вне закона все английское духовенство и приказал своим людям конфисковать имущество духовных лиц по всей стране. «Никакого правосудия не полагалось священникам… и духовенство серьезно пострадало от неправедных деяний, – писал Уолтер из Хеминбурга. – На королевских дорогах у священников отнимали лошадей и отказывали им в правосудии, пока они не выкупят себя и не вернутся тем самым под защиту короля». Тут Эдуард одержал небольшую победу, но дальнейшее сопротивление вскоре спутало его карты.
В парламенте в Солсбери король попросил магнатов отправиться воевать в Гасконь, пока сам он будет вести военные действия на севере Франции. Его брат Эдмунд, возглавлявший английскую экспедицию по защите южного герцогства в начале 1296 года, скончался предыдущим летом. Король намеревался атаковать Филиппа с двух сторон, что было невозможно без разделения сил. Такую тактику уже дважды хотели использовать раньше: в 1294 и 1295 годах, и в обоих случаях многие сопротивлялись и отказывались принимать участие в предприятии. Бароны и рыцари были не против сражаться рядом с королем, но отправляться воевать в далекую страну самостоятельно казалось им чем-то выходящим за рамки веления долга. В 1297 году Эдуард столкнулся с массовым дезертирством. Под влиянием Роджера Биго, графа Норфолка и маршала Англии, магнаты заявили королю, что он не имеет права требовать от них исполнения феодальной военной повинности в Гаскони, в то время как сам собирается воевать в Северной Франции. Аргумент Биго был в какой-то мере обоснован, потому что, как подчеркнул граф, по долгу службы маршала он обязан воевать вместе с королем, а не отдельно от него. Уолтер из Хеминбурга записал слова, которыми они обменялись:
– Охотно пойду с тобой, король, в первом ряду, выступая перед лицом твоим, как мне полагается по наследственному праву, – заявил Биго.
– И без меня пойдешь вместе с другими, – ответил Эдуард.
– Не обязан и нет у меня желания, король, без тебя отправляться, – сказал граф.
В ярости король взорвался, как говорят, с такими словами:
– Клянусь Богом, граф, или ты пойдешь, или будешь повешен.
– Той же клятвой клянусь, король, – ответил Норфолк, – и не пойду, и не буду повешен.
Биго попал в самую точку: при всем могуществе и желании короля, Эдуард был связан своим собственным законом, который четко устанавливал, что его бароны не обязаны служить без него. Эдуард неистовствовал, но все еще пытался послать подкрепление в Гасконь и продолжал планировать кампанию в Северной Франции. Он конфисковал имущество духовенства и потребовал возврата всех долгов от светских магнатов. Со своей стороны, некоторые священники и четверо влиятельнейших аристократов – графы Норфолка, Херефорда, Арундела и Уорика – уперлись и отказались участвовать в подготовке к войне.
Парламент разъехался в марте 1297 года, а в июле снова собрался, уже в Вестминстере. К этому времени Эдуард помирился с архиепископом Уинчелси и с некоторыми из графов. Они дали свое согласие на сбор налога в обмен на обновление Великой хартии вольностей и Лесной хартии. В субботу, 14 июля, король стоял на деревянном помосте у Вестминстер-холла и обращался к многолюдной толпе подданных. Он отстаивал свою позицию, признавал, что совершал ошибки, но утверждал, что действовал исключительно во благо страны. Хронист Питер Лангтофт записал его слова: «Я крепость ваша, и стена, и дом». Архиепископ Уинчелси в слезах стоял рядом с королем, когда Эдуард заявил, что отправляется воевать во Францию и просит всех присутствующих поклясться, что в его отсутствие они будут хранить верность его 13-летнему сыну Эдуарду Карнарвонскому.
Не всех ему удалось убедить, и графы Норфолк и Херефорд, которых сняли с ведущих военных постов – маршала и констебля Англии соответственно, – остались непреклонны. Они принялись составлять список претензий, известный как Ремонстрации. В августе Эдуард от безысходности приказал взыскать с Церкви еще один суровый налог, а со всех остальных – налог в 1/8 с движимого имущества, и приказал конфисковать в стране шерсти на сумму 50 000 фунтов. Он утверждал, что эти меры одобрены парламентом; его противники же презрительно фыркали: этот «парламент» не более чем «люди, вхожие в его покои». 22 августа графы, примкнувшие к оппозиции, ворвались в казначейство в Вестминстере, протестуя против сбора шерсти и налога в 1/8, обозленные на короля, который, по их словам, обирал их как рабов. Ситуация в стране приближалась к гражданской войне.
И тем не менее, бросив королевство на грани хаоса, Эдуард отбыл на континент. Это был отчаянный шаг, но король больше не мог, сидя дома, ждать, пока Гасконь выскользнет у него из рук. Он высадился во Фландрии и 24 августа 1297 года вторгся во Францию с севера.
Кампания, которую он так долго предвкушал, обернулась бесплодной кутерьмой. Несмотря на постоянные обещания, не все из так дорого обошедшихся ему союзников горели желанием воевать. Король Германии так и не прислал подмогу, а моряки Эдуарда из Восточной Англии и «Пяти портов» с бóльшим удовольствием дрались между собой, чем с врагом. Фламандские союзники, которые действительно выступили против Филиппа IV, потерпели поражение в битве при Фурне за неделю до высадки Эдуарда. Прибыв на континент, Эдуард застрял в Генте: союзники оспаривали его роль лидера. Вскоре с востока пришло известие, что король Германии полностью отказался от участия в войне.
