Король и королева Англии заняли свое место на семейном портрете Капетингов. Дома Эдуард был непопулярен, но во Франции его принимали с почетом. Автор английской хроники «Жизнеописание Эдуарда II» пренебрежительно охарактеризовал первые шесть лет царствования Эдуарда как предательство ценностей Плантагенетов и написал, что король «не совершил ничего похвального или памятного, кроме того, что удачно женился и произвел на свет красивого сына… Какой контраст с началом царствования короля Ричарда, который уже к концу третьего года правления излучал на весь мир свет своей доблести». Но во Франции Эдуарда встречали с уважением благодаря его родственным связям с Капетингами.
У английского и французского королей было полно поводов для общего праздника. Устроив пышное семейное торжество в Париже, Филипп хотел отметить победу в долгом противостоянии с папским престолом и уничтожение французского ордена тамплиеров, а заодно похвастаться ветвистым фамильным древом и непревзойденным величием французской короны. Мирное решение гасконского вопроса казалось реальным и достижимым. Вдобавок два короля заключили самое христианское из соглашений между Плантагенетами и Капетингами: они договорились отправиться в новый крестовый поход против мусульман Египта. 6 июня оба, Филипп и Эдуард, принесли клятвы крестоносца в соборе Нотр-Дам: Эдуард стал шестым подряд королем Плантагенетом, давшим святой обет.
Насколько же этот июнь был лучше предыдущего! Тогда убийство Гавестона поставило страну на грань гражданской войны. Эдуард был настроен воинственнее всех. На публике он сетовал на глупость Гавестона, сдавшегося на милость Уорика, но в глубине души обдумывал, не пойти ли в наказание войной на Ланкастера и его сторонников. Только предостережения приближенных короля, опасавшихся, что гражданская война развяжет Роберту Брюсу руки для вторжения в Англию, заставили Эдуарда отказаться от мысли послать армию против своего личного врага.
Потребовалось шесть месяцев, чтобы отвести от страны угрозу бунта и анархии. Присоединившись к шумному веселью дома Капетингов, Эдуард и Изабелла были уверены, что дела идут на поправку. Прежде всего, они стали родителями. После смерти Гавестона Изабелла вполне освоилась в роли королевы – не без помощи родной тетки, Маргариты Французской, мачехи короля. В трудные времена она сохраняла лояльность мужу и наконец 13 ноября 1312 года родила в Виндзоре сына. Не поддавшись давлению французов, требовавших назвать мальчика Людовиком или Филиппом, пара дала ему имя Эдуард. Монах-летописец из Сент-Олбани утверждал, что появление на свет сына отвлекло короля от скорби по Гавестону. Королева письменно обратилась к жителям Лондона, сообщая о рождении наследника, и столица встретила новость массовыми уличными гуляньями. Рождение Эдуарда Виндзорского стало облегчением для всех – хотя ребенку еще предстояло преодолеть опасности детства, само его появление на свет добавляло слабому режиму толику стабильности. Когда мальчику было 12 дней от роду, ему пожаловали титул графа Честерского. Чтобы укрепить статус королевских сыновей, а точнее верных королю Плантагенетов, Эдуард II после рождения сына сделал своего единокровного брата, 12-летнего Томаса Бразертона, графом Норфолкским.
Когда Эдуард и Изабелла в середине июля 1313 года вернулись из своего помпезного путешествия во Францию, казалось, что самый пик кризиса позади. Конечно, отношения короля и враждебно настроенных баронов оставались напряженными: те продолжали травить уцелевших компаньонов короля и прежде всего Хью Диспенсера, который практически единственный из баронов не покинул Эдуарда и защищал Гавестона до самой его смерти. И тем не менее Вестминстерский парламент в октябре официально зафиксировал мир между двумя партиями.
Переговоры о мире длились месяцами, и для их успешного завершения потребовалось посредничество представителей Франции и папского престола. В конце концов Эдуард согласился простить смерть Гавестона Ланкастеру, Херефорду, Арунделу, Генри Перси, Роджеру де Клиффорду и их союзникам. В обмен бароны пообещали не преследовать бывших сторонников Гавестона, в том числе Диспенсера, которого король по-прежнему держал при себе. Ордонансы не упоминались, и бароны не требовали смещения каких-либо министров. Гавестона и тех, кто его поддерживал, больше не именовали врагами короля и королевства. Это был шаг к миру, хотя и не полное воссоединение.
Были и другие хорошие новости. В конце ноября Эдуард добился согласия парламента на войну с Шотландией. В декабре он поехал во Францию просить у тестя разрешения отдать герцогство Гасконь в залог за папский заем. Все прошло успешно, и весной 1314 года Эдуард получил из Рима 25 000 фунтов, что позволило ему финансировать крупную кампанию на севере. Казалось, король наконец готов продолжить с того места, где остановился его отец.
Эти недолгие надежды, увы, так и остались иллюзией. В считаные месяцы радость визита во Францию, рождения Эдуарда и примирения с магнатами развеется, столкнувшись с суровой реальностью, – подобно праздничным картинам, оживлявшим улицы Парижа тем прекрасным минувшим летом.
Бэннокберн
Шотландская кампания Эдуарда началась многообещающе. 17 (по другим данным 18) июня король отправился в поход из Берика. Его внушительная армия была хорошо вооружена, хорошо финансировалась и снабжалась. Рассказывали, что за войском тянулся обоз длиною в семь лиг (почти 20 миль), а вдоль берега курсировали корабли, снабжавшие армию продовольствием. Это была крупнейшая армия за 15 лет, прошедших с 1298 года – с Фолкиркской кампании Эдуарда I. Графы Глостер, Херефорд и Пембрук, Хью Диспенсер и Роджер де Клиффорд привели с собой крупные вооруженные отряды, а еще тысячи рыцарей и пехотинцев были завербованы непосредственно под знамена короля или в армию в целом. Графы Ланкастер, Уорик, Арундел и Суррей не явились, хотя и прислали тот минимум солдат, который, как они утверждали, по закону обязаны были предоставить. Графы, покривив душой, заявили, что кампания не была должным образом согласована с парламентом, но истинная причина их отказа сотрудничать заключалась в том, что они, ярые противники Эдуарда, опасались, что, добившись успеха в Шотландии, король может ополчиться против них и позариться на их английские земли.
Поначалу их отсутствие казалось не такой большой потерей в масштабах армии. Эдуард успел пройти 50 миль к северу от Берика, и громогласное продвижение английского войска, по словам автора «Жизнеописания Эдуарда II», создавало впечатление, что людей в нем «было достаточно, чтобы пройти насквозь всю Шотландию… некоторые думали, что и собрав всю мощь Шотландии они не выстояли бы перед армией короля». К несчастью для Эдуарда, это впечатление оказалось ошибочным. 23 июня англичане добрались до Стирлинга, где наткнулись на небольшое войско Роберта Брюса, состоявшее из 500 кавалеристов и не более чем 6000 пехотинцев. Войско заняло позицию в Новом парке, лесных охотничьих угодьях на пути к Стирлингу. В полумиле оттуда протекала речка Бэннокберн, которая регулярно затапливала окружающие поля, превращая болотистую землю в ненадежную опору – обстоятельство, которое люди Брюса постарались усугубить, выкопав в земле ямы и прикрыв их ветками и травой.
Битва при Бэннокберне проходила в два этапа. 23 июня дело ограничилось отдельными стычками между английскими и шотландскими рыцарями. Генри де Богун, племянник графа Херефорда, бросил вызов самому Роберту Брюсу. Смерть его была мгновенной: шотландский король раскроил ему череп ударом боевого топора. Двадцатитрехлетний Гилберт, граф Глостер, посеял раздор в рядах англичан, разругавшись с Херефордом (констеблем Англии) за право возглавить авангард. Авангард был передовым из трех традиционных подразделений армии, и командовать им считалось весьма почетной обязанностью. Глостер победил в этом споре, но себе на беду: в бою он был сброшен с коня и чудом выжил. В тот же день английская кавалерия собиралась произвести разведку и выяснить, возможно ли снять осаду с замка Стирлинг, но ее атаковали шотландские копейщики. Под сэром Томасом Греем была убита лошадь, а самого его взяли в плен, как и многих других рыцарей.
