— Прошу, господин. Полагаю, тебя вызвали?
— Да. А ты кто?
— Фраомар Седдсон, господин, но все зовут меня Конопатый.
Я улыбнулся, поскольку лицо Фраомара Седдсона состояло из сплошных веснушек и белого шрама в обрамлении огненно-рыжих волос. Он взглянул на Эгиля.
— Буду премного благодарен, если ты уберёшь меч в ножны, — мягко сказал он. — По приказу короля мечи в лагере разрешено носить только стражникам.
— Он меня охраняет! — заявил я.
— Будь добр, — попросил Фраомар Эгиля, проигнорировав мои слова, и тот любезно убрал длинную Гадюку в ножны.
— Благодарю, — сказал Фраомар.
Я прикинул, что ему уже за тридцать, он выглядел уверенно и властно. Его присутствие заставило зевак разойтись, хотя люди Гутфрита смотрели на меня с нескрываемой ненавистью.
— Нужно выбрать вам место для лагеря, — продолжил Фраомар.
Я показал на пространство между саксонским и валлийским лагерями.
— Вон то подойдет, — сказал я и спешился.
Отдав поводья Алдвину, я и пошел рядом с Фраомаром впереди своих воинов.
— Мы прибыли последними? — спросил я.
— Большинство приехало три дня назад, — сказал он и неловко замолчал. — Они принесли клятву в день святого Варфоломея.
— Не святого... — я умолк, пытаясь вспомнить имя того Папы-идиота. — А когда был день святого Варфоломея?
— Два дня назад, господин.
— И что за клятва? Какая клятва?
Снова последовало неловкое молчание.
— Прости господин, меня здесь не было, я не знаю. И ещё раз прости за того идиота Кенвала.
— Почему ты за него извиняешься?
Меня очень интересовала клятва, но Фраомар явно не хотел об этом говорить, и я подумал, что скоро все узнаю. Ещё я хотел бы знать, почему нервный священник сообщил нам более позднюю дату прибытия, но похоже, что на этот вопрос Фраомар тоже не знал ответа.
— Кенвал из твоих людей?
— Он из западных саксов, — ответил Фраомар. Его собственный говор выдавал в нем мерсийца.
— А что, западные саксы все ещё обижены на Мерсию? — спросил я.
Этельстан сам из западных саксов, но армия, с помощью которой он захватил трон Уэссекса, в основном состояла из мерсийцев.
Фраомар покачал головой.
— Проблем почти нет. Западные саксы знают, что нет никого лучше него. Некоторые, возможно, еще таят старые обиды, но их немного.
Я скривился.
— Только тупица может мечтать о битве вроде лунденской.
— Ты про схватку у ворот, господин?
— Это был кошмар, — сказал я.
Так оно и было. Мои люди против лучших войск западных саксов. Воспоминания о той бойне до сих пор будят меня посреди ночи.
— Я видел ту битву, господин, — произнёс Фраомар, — вернее, её окончание.
— Ты был с Этельстаном?
— Я скакал вместе с ним, господин. Видел, как сражались твои воины. — Несколько шагов он прошёл в молчании, а потом обернулся и посмотрел на Эгиля. — Он точно с тобой, господин?
— Да, со мной. Он норвежец, поэт, воин и мой друг. Так что да, он со мной.
— Странно это как-то. — Голос Фраомара дрогнул.
— Быть среди язычников?
— Да. Язычников и проклятых скоттов. И валлийцев.
Я подумал, что Этельстан поступил очень благоразумно, запретив носить в лагере оружие, конечно, за исключением часовых.
— Не доверяешь язычникам, скоттам или валлийцам? — спросил я.
— А ты, господин?
— Я один из них, Фраомар, я сам язычник.
Похоже, я его пристыдил. Он должен был знать, что я не христианин, и молот у меня на груди тоже напоминал об этом, если недостаточно моей репутации.
— Но мой отец говорил, что вы с королем Альфредом были лучшими друзьями, господин.
Я расхохотался.
— Никогда мы с Альфредом не дружили. Я восхищался им, а он меня терпел.
— Король Этельстан должен знать, что ты сделал для него, господин, — ответил он с нотками сомнения в голосе.
— Я уверен, что он признателен всем нам за то, что мы для него сделали.
— Редкостный был бой при Лундене! — произнес Фраомар, с облегчением от того, что я, кажется, не заметил тон его последнего высказывания.
— Это точно, — ответил я и как можно безразличнее заметил: — А ведь я его не видел с того дня.
Приманка сработала.
— Он изменился, господин! — Фраомар умолк, а потом решил, что нужно как-то уточнить этот комментарий. — Он стал... — снова запнулся он, — стал величавым.
— Он ведь король.
— Верно, — как-то уныло ответил он, — я бы тоже стал величавым, будь я королем.
— Король Конопатый? — предположил я, он рассмеялся, и неловкость прошла. — Он здесь? — спросил я, показывая на огромный шатер, установленный в большом круге.
— Он поселился в монастыре в Дакоре, это недалеко отсюда. А ты можешь жить здесь. — Он остановился на широкой полосе луговой травы. — Вода из реки, дрова из рощи поблизости. Вполне удобно. На закате мы проводим церковную службу, но полагаю...
Он умолк.
— Ты правильно полагаешь, — согласился я.
— Сказать королю, что ты здесь, господин? — спросил Фраомар, и в его голосе снова прозвучала легкая неловкость.
Я улыбнулся.
— Он узнает, что я здесь. Но если это твоя работа, то скажи.
Фраомар ушёл, и мы стали заниматься лагерем, однако я предпринял меры предосторожности и отправил Эгиля с дюжиной воинов разведать окрестности. Я не ждал проблем, здесь слишком много людей Этельстана, чтобы скотты или валлийцы затеяли войну. Но я не знал этой части Камбрии, и если начнутся сложности, мне нужно понимать, как отсюда убраться. Так что мы обустраивались, а Эгиль разведывал.
Шатры я собой не возил. Бенедетта собиралась сшить один шатер из паруса, но я убедил её, что мы умеем строить себе жильё, а лошадям и так нелегко везти на себе тяжелые бочонки с элем, мешки с хлебом и копчёным мясом, сыром и рыбой. Мои люди нарубили топорами веток и сделали простые двускатные шалаши, связывая ветки лозой. Нарезали ножами дёрн для крыши, а затем выстелили полы папоротником. Воины соревновались между собой, но не за то, кто первый построит, а за то, кто соорудит самый замысловатый шалаш. А победитель — впечатляющее жилище размером с небольшой дом — достался мне, и я разделю его с Финаном, Эгилем и его братом Торольфом.
Мы, само собой, заплатили строителям серебром, элем и похвалами, а затем смотрели, как два воина срубили и ободрали длинный ствол лиственницы и приделали к нему флаг Эгиля. Село солнце, и мы разожгли костры. С десяток моих христиан отправился туда, где сотни человек слушали проповедь священника, а я сел с Финаном, Эгилем и Торольфом и угрюмо уставился в потрескивающий костер.
