— Альфгар?
— Он собирается присоединиться к войску Годрика, господин.
Вокруг нас столпились люди, слушали новость. Я заставил их отойти назад и приказал Алдвину отвести коня гонца в крепость.
— Ему нужно дать воды, — сказал я мальчишке, — а потом выгуляй его, прежде чем ставить в стойло.
А гонца я усадил на огромное выбеленное бревно пла́вника и велел не спеша рассказывать все по порядку.
Он сказал, что скотты перешли реку Хеден выше Кайр Лигвалида.
— Их сотни, господин! Тысячи! Нам еще повезло.
— Повезло?
— Нас предупредили. На рассвете несколько человек охотились с соколами у реки, они прискакали и сообщили нам.
— Ты их видел?
— Скоттов, господин? Да! И черные щиты. Олдермен отправил меня к тебе.
— Когда это было?
— Неделю назад, господин. Я скакал быстро! Но мне приходилось избегать скоттов.
Я не спросил, послал ли Альфгар вестника к Этельстану, поскольку было очевидно, что он сделал бы это сразу, да и гонцу не обязательно стоит верить. Его звали Кенвал, судя по выговору, западный сакс, но мне пришло в голову, что он все равно мог быть человеком Константина. В Шотландии много саксов: нашедшие здесь убежище преступники или люди, оскорбившие могущественного лорда и сбежавшие от возмездия на север, и вполне в духе скоттов послать такого человека уговорить меня уйти из Беббанбурга. Если я заберу из крепости бо́льшую часть воинов и пересеку Британию ради встречи с несуществующим врагом, Константин с тем же успехом сможет привести армию на штурм моих стен.
— Ты видел норвежских воинов? — спросил я Кенвала.
— Нет, господин, но норвежцы Камбрии будут сражаться за Константина.
— Ты так думаешь?
— Они ненавидят нас, господин. Они ненавидят крест... — он запнулся, увидев мой молот.
— Обратно в крепость, — скомандовал я своим людям.
Я хорошо помню тот день, осенний, солнечный, теплый, почти безветренный день со спокойным морем. Урожай почти собрали, и я планировал устроить пир для деревенских, но теперь пришлось разрабатывать план на случай, если Кенвал говорит правду. Я попросил Эгиля поспешить домой и отправить разведчиков к северу от Туэде, поискать хоть какие-нибудь признаки армии скоттов. Затем я послал весточки тем воинам, кто обрабатывал мою землю, повелев им явиться в Беббанбург вместе со своими людьми, и снарядил человека в Дунхолм, сообщить Ситрику, что мне может понадобиться его отряд.
И стал ждать. Я не бездельничал. Мы точили копья, чинили кольчуги, оковывали ивовые щиты железом.
— Значит, ты пойдешь? — спросила Бенедетта.
— Я поклялся защищать Этельстана.
— Ему нужна защита старика?
— Ему нужны воины старика, — терпеливо сказал я.
— Но он был твоим врагом!
— Элдред был моим врагом. Он ввел Этельстана в заблуждение.
Она фыркнула. Мне хотелось улыбнуться, но хватило ума сохранить серьезное выражение лица.
— Этельстана защищает целая армия! — продолжила она. — У него есть Уэссекс, Восточная Англия, Мерсия! И ему все равно нужен ты?
— Если он позовет, я пойду.
— Может, не позовет.
Или Альфгар просто запаниковал, думал я. Может, Константин просто грабит северную Камбрию, и, украв урожай и угнав достаточно скота, уберется в Шотландию. Или, может быть, история Кенвала выдумана? Я не знал, но чутье подсказывало, что дракон и падающая звезда наконец явились. Началась война.
— Если пойдешь ты, пойду и я, — сказала Бенедетта.
— Нет, — твердо ответил я.
— Я тебе не рабыня! Больше не рабыня! И не твоя жена! Я свободная женщина, ты сам так сказал! Я иду, куда хочу!
Спорить с ней — все равно что спорить с ураганом, поэтому я больше ничего не сказал. И продолжал ждать.
Приходили еще новости, но ненадежные, просто слухи. Скотты к югу от Риббела и двигаются дальше, они ушли на север, они идут на восток к Эофервику, к ним присоединилась армия норвежцев, у Меймкестера произошла битва, и скотты победили, на следующий день победили уже саксы. Альфгар погиб, Альфгар гонит разбитую армию скоттов на север.
Ничего определенного, но новости, в основном доставляемые торговцами, не видевшими ни армий, ни битв, убедили меня послать на запад разведчиков. Я приказал им не заходить в Камбрию, а искать беглецов, и один отряд, возглавляемый моим сыном, принес тревожные известия.
— Олаф Эйнерсон увел шестнадцать человек на запад, — рассказал мне сын. — Они взяли оружие, щиты и кольчуги.
Олаф Эйнерсон был мрачным, доставляющим проблемы арендатором, который унаследовал отцовскую землю и с явной неохотой платил арендную плату.
— Его жена сказала, что они собрались присоединиться к скоттам.
Мы слышали и другие рассказы о норвежцах и данах, отправившихся за холмы на запад вместе со своими людьми. Берг, который взял тридцать человек и поехал на разведку, вернулся и сообщил о слухах, что в усадьбы к норвежцам и данам приходят посланцы из армии скоттов, предлагают серебро, обещают дать землю. Я был уверен лишь в одном — Беббанбургу пока ничто не грозит. Эгиль повёл людей далеко на север, они скакали почти до Фойрта и ничего не обнаружили. Эту весть Эгиль привёз в Беббанбург, а с ним вместе пришёл его брат Торольф и семьдесят шесть всадников.
— Мы выступим вместе, — радостно объявил он.
— Я пока никуда не выступаю, — сказал я.
Он оглядел двор Беббанбурга, заполненный людьми, которых я созвал.
— Разумеется, выступаешь.
— Но если я выступаю, — предупредил я, — то буду сражаться за Этельстана, а не за норвежцев.
— Разумеется.
— А норвежцы присоединятся к Константину, — сказал я и после паузы добавил: — Только не говори «разумеется».
— Но, разумеется, они присоединятся, — улыбнулся он, — а я буду сражаться за тебя. Ты спас жизнь моему брату, дал мне землю, подарил свою дружбу. За кого еще мне сражаться?
— Против норвежцев?
— Против твоих врагов, господин. — Он помолчал. — Когда выступаем?
Я знал, что откладываю решение, уговаривая себя, что жду подтверждения от вестника, которому доверяю. Хотел ли я воевать? Я молился, чтобы больше никогда не стоять в стене щитов, твердил себе, что Этельстану не нужны мои люди, слушал мольбы Бенедетты и помнил о драконе с пылающими ноздрями, бросающим свои сокровища. Конечно, я не хотел. Только юнцы и глупцы с радостью идут на войну. Но я был готов. Мои люди собраны, их копья остры.
— Скотты всегда были твоими врагами, — спокойно продолжил Эгиль. Я молчал. — Если ты не выступишь, Этельстан будет сомневаться в тебе еще сильнее.
