Он остановился и криво улыбнулся.
— Похоже, я тоже.
— С язычниками. Со мной и Эгилем Скаллагриммрсоном.
— Он будет биться за нас?
— Да.
— Невелика радость, — тихо произнес Этельстан.
— Сколько у тебя людей? — спросил я.
— Чуть больше тысячи западных саксов, шестнадцать сотен мерсийцев. Еще твои люди, конечно, и каждый день прибывают новые.
— Фирд? — уточнил я. Фирдом называют воинство, собранное по деревням, войско пахарей, крестьян и охотников.
— Тысяча. Но одному Богу известно, насколько они будут полезны против Анлафа.
— Даже с фирдом у тебя, скорее всего, будет меньше воинов, чем у Анлафа, но ты все же можешь победить.
— Как? — резко спросил он. — Просто сражаясь отчаяннее, чем они?
— Сражаясь умнее, чем они, — сказал я, взял кусок угля и нарисовал еще несколько линий. — Вот так ты победишь.
Он задумчиво смотрел на примитивный рисунок.
— Почему ты не показал это Этельвину и остальным?
— Потому, что если дюжина человек знает план до начала сражения, они расскажут еще дюжине, а те остальным. Сколько пройдет времени, прежде чем его узнает Анлаф?
Он кивнул, продолжая смотреть на ткань.
— А если я проиграю? — тихо спросил он.
— Тогда не будет никакого Инглаланда.
Он продолжал смотреть на изменения, которые я внес в карту.
— Архиепископ Вульфхельм говорит, что Бог повелел мне быть королем. Иногда я забываю об этом.
— Доверься своему богу, — сказал я. — И своему войску. Они сражаются за свой дом, за своих жен и детей.
— Но сражаться в месте, выбранном Анлафом?
— Если победишь его на месте, которое выбрал он сам, то унизишь его и докажешь, что ты действительно Monarchus Totius Brittaniae.
Он быстро улыбнулся.
— Взываешь к моей гордыне, лорд Утред?
— Воин должен быть гордым.
Он посмотрел на меня, и на мгновение я увидел ребёнка, которого вырастил, ребенка, жившего в постоянном страхе за свою жизнь, но имевшего смелость.
— Ты правда думаешь, что мы можем победить? — спросил он.
Я не посмел показать свои сомнения. Я хлопнул рукой по карте.
— Сделай, как я советую, мой король, и к концу месяца станешь монархом всей Британии, а реки Виреалума наполнятся кровью твоих врагов.
Он помолчал, а потом кивнул.
— На рассвете скачи в Честер. Перед отъездом я сообщу тебе свое решение.
Я вышел в темноту ночи, но, прежде чем полог шатра опустился у меня за спиной, я увидел, что король упал на колени и молится.
Начался дождь.
* * *
На следующий день Стеапа поехал с нами. Он выглядел старым, хотя остался таким же огромным и устрашающим воином, готовым свирепо ответить на малейшее сопротивление. Когда мы впервые встретились, он меня напугал, но потом я узнал, что за его мрачным видом скрывалась добрая душа. Теперь его волосы и борода побелели, скуластое лицо изрезали глубокие морщины, но он всё так же легко держался в седле, и с его пояса свисал длинный меч, убивавший ещё врагов Альфреда.
— Он должен был убить и тебя, — проворчал Стеапа в ответ на моё приветствие.
— Куда тебе. Ты был неповоротлив, как стог сена.
— Да я просто давал тебе шанс.
— Забавно, а я давал его тебе.
Мы сражались много лет назад по приказу Альфреда. Тот бой должен был установить мою вину или оправдать меня, но его прервало вторжение Гутрума. Бой так и остался неоконченным, но я никогда не забывал свой страх перед Стеапой, даже когда мы стали друзьями.
— Может, нам стоит закончить тот бой, — предложил я. — Тебя теперь легко победить. Ты старый и неповоротливый.
— Старый? Я? А себя-то ты видел? Тебя будто пес пожевал и выплюнул.
Он ехал с нами, потому что Этельстана всю ночь одолевали сомнения, и он послал Стеапу посмотреть на выбранное Анлафом поле боя.
— Если Стеапа согласится с тобой, — сказал мне король на рассвете, — сообщи Анлафу, что я встречусь с ним там.
Я не стал спорить. Решение было за Этельстаном, и я лишь удивился, что он выбрал Стеапу в качестве провожатого. Я ожидал увидеть кого-то из более молодых олдерменов, но Этельстан выбрал Стеапу не без причины.
— Он сражался больше, чем любой из нас, — сказал мне Этельстан, — он сражался столько же, сколько и ты! Он знает, как использовать местность, и не позволит тебе убедить себя, если не будет согласен.
— А если ты не согласишься со мной? — спросил я Стеапу, когда мы скакали на север.
— Побьем говнюка где-нибудь в другом месте. Но я рад убраться оттуда. — Он мотнул седой головой в сторону войска Этельстана. — Слишком много треклятых церковников и юных лорденышей, которые считают, что их дерьмо пахнет лавандой.
Этельстан выступит на север позади нас, но не станет переходить реку Ди, пока Стеапа не заверит его, что поле боя подойдет. Если Стеапе не понравится земля между двумя реками, Этельстан разрушит римский мост через Ди, предоставит Честер его судьбе и пойдет на восток искать другое место для сражения с захватчиками.
— Где бы мы не бились с ублюдками, дело будет кровавое, — сказал Стеапа.
— Это точно.
— Никогда не любил драться с норвежцами. Чокнутые мерзавцы.
— Они тоже вряд ли любят драться с тобой, — сказал я.
— Мне говорили, ирландские норвежцы используют луки.
— Да, — коротко ответил Финан.
— Как и мы, — добавил я.
— Но у Анлафа будет больше лучников, — сказал Финан. — Они часто пользуются луками. Ставят лучников за стеной щитов, и стрелы льются дождем с неба. Так что головы вниз, щиты вверх.
— Господи Иисусе, — проворчал Стеапа.
Я знал, о чем он думает. Стеапа не больше меня хотел снова постоять в стене щитов. Всю нашу долгую жизнь мы сражались: с валлийцами, другими саксами, скоттами, данами, норвежцами, а теперь сражаемся с союзом скоттов, данов и норвежцев. Битва будет жестокой.
Христиане говорят, что мы должны жить в мире, переплавить мечи на орала, но я видел, как христианский король зажигает печь, чтобы выплавлять оружейную сталь. Сражаясь с Анлафом, хоть в Виреалуме, хоть где-то глубже в Мерсии, нам придется столкнуться и с людьми Константина, и с воинами Страт-Клоты, а большинство из них — христиане. Священники с обеих сторон станут взывать к своему пригвожденному богу, моля его о помощи, верещать об отмщении и победе, и все это казалось мне бессмысленным. Этельстан может встать на колени перед своим богом, но Константин и Оуайн встанут тоже.
