Действительно ли их пригвожденного бога заботит вопрос, кто правит Британией? Я размышлял об этом, пока мы спешили по римской дороге на север сквозь порывистые ливни, несшие холод с валлийских холмов. А что насчет валлийцев? Я не сомневался, что Анлаф отправил послов к Хивелу и мелким валлийским королям, и у них достаточно причин не любить Этельстана, который принудил их преклонить колено и платить дань. Но я подозревал, что Хивел ничего не предпримет. Пусть он не любит саксов, но понимает, какие ужасы обрушатся на его страну, если Этельстан отправит на холмы свою армию. Хивел позволит норвежцам и скоттам сражаться с его давним врагом, и если они победят, захватит земли, до которых сможет дотянуться, а если победит Этельстан, Хивел станет улыбаться по ту сторону границы и потихоньку копить силы.
— Ты задумался, господин, — с укоризной сказал Финан. — Я знаю это выражение лица.
— Лучше не думать, — заметил Стеапа, — от этого одни беды.
— Я размышлял о том, почему мы сражаемся.
— Потому что грязные ублюдки положили глаз на нашу страну, — ответил Стеапа. — Поэтому нам придется их убить.
— А ведь все они сражались до того, как пришли мы, саксы?
— Конечно, — настаивал Стеапа, — тупые говнюки дрались друг с другом, потом с римлянами, а когда те ушли, с нами. И если они когда-нибудь победят нас, чего, конечно, не случится, то снова начнут драться друг с другом.
— Значит, этому нет конца.
— Господи Иисусе, ну ты и мрачный! — воскликнул Финан.
Я думал про стену щитов — место, полное ужаса. Ребёнок, слушая песни в зале, мечтает скорее вырасти, стать воином, носить шлем и кольчугу, держать устрашающий меч и украсить предплечья широкими браслетами, услышать, как нашу доблесть воспевают поэты. Но в реальности существуют ужас, кровь и дерьмо, крики боли, плач и смерть. В песнях об этом не говорится, лишь о победах. Я выстоял в огромном количестве битв и теперь ехал, размышляя, выдержу ли еще одну, крупнейшую и, как я опасался, худшую из всех.
Wyrd bið ful ãræd.
* * *
Мы добрались до Честера ближе к вечеру следующего дня. Леоф испытал облегчение, увидев нас, но пришел в ужас, когда я рассказал, что битва в Виреалуме все же состоится.
— Не может этого быть! — сказал он.
— Почему?
— А если он победит?
— Мы погибнем, — грубо сказал я. — Но решение еще не принято.
— А если король решит сражаться в другом месте?
— Тогда тебе придется удерживать осажденный Честер, пока мы вас не освободим.
— Но...
— Твоя семья здесь? — коротко спросил Стеапа.
— Жена, трое детей.
— Хочешь, чтобы их изнасиловали? Угнали в рабство?
— Нет!
— Тогда удержишь город.
Наутро все так же моросило. Мы выехали на север в сторону поля, выбранного Анлафом. Стеапа все еще злился на Леофа.
— Трусливый глупец, — проворчал он.
— Его можно заменить.
— Было бы неплохо. — Некоторое время он ехал молча, а потом улыбнулся мне. — Приятно было увидеть Бенедетту!
Он встретился с ней в большом зале Честера.
— Помнишь ее?
— Конечно, помню! Такую женщину не забудешь. Я всегда ее жалел. Она не должна была быть рабыней.
— Сейчас она не рабыня.
— Но ты не женился на ней?
— Итальянские суеверия, — сказал я.
Он рассмеялся.
— Какая разница, пока она делит с тобой постель?
— А как ты? — спросил я.
Я знал, что его жена умерла.
— Я не сплю один, господин, — ответил он и кивнул в сторону моста, пересекавшего более широкий ручей неподалеку от места, где тот сливался с меньшим.
— Это та речка? — спросил он.
— Прямо за ней увидишь колья из орешника.
— Значит, мост останется позади нас?
— Да.
Он пришпорил коня к мосту из дубовых брёвен, положенных между высокими берегами. Ширина моста была едва достаточна для небольшой крестьянской телеги. Стеапа въехал на мост, остановил коня, глянул вниз на глубокое русло реки и камыши по обоим берегам. Он хмыкнул, но ничего не сказал, лишь обернулся посмотреть на первые колья, выставленные в сотне шагов к северу, пустошь за ними постепенно поднималась к невысокому гребню. На первый взгляд — неудачный выбор для поля боя, противнику отдана возвышенность, а мы могли оказаться в ловушке, на заболоченной почве возле оврагов, в которых бурлили потоки.
Стеапа погнал коня вперёд, к кольям из орешника. Нас сопровождали Финан, Эгиль, Торольф, Ситрик и ещё дюжина воинов, из них двое держали сырые ветви с осыпающимися осенними листьями.
— Думаю, говнюки наблюдают за нами. — Стеапа кивнул на небольшую рощицу на западном гребне.
— А как же.
— А это что? — Он указал на разломанный частокол ближе к вершине холма.
— Усадьба Бринстепа.
— Люди Анлафа там?
— Были там, но ушли два дня назад, — ответил Эгиль.
— Они и теперь, скорее всего, там, — безрадостно отметил Стеапа. Он ехал дальше, вёл нас к невысокому гребню, отмеченному кольями из орешника, где Анлаф надеялся поставить свою стену щитов. — Если согласимся на это место, — продолжил он — Анлаф посчитает нас глупцами.
— Он уже считает Этельстана легкомысленным идиотом.
Здоровяк фыркнул и подвел коня к самой высокой точке гребня.
— Значит, ты считаешь, что он атакует по этому склону? — спросил он, глядя назад, в сторону моста.
— Я бы поступил так.
— И я, — отозвался он после недолгих размышлений.
— Но также он будет атаковать и вдоль всей нашей линии щитов.
Стеапа кивнул.
— И во время его атаки, сюда — вот прямо в это место — придётся самый сильный удар.
— Прямо вниз по склону, — согласился я.
Стеапа посмотрел на пологий склон.
—Я бы так и сделал.
Он нахмурился, и я понял — он думает о том, что еще мог бы предпринять Анлаф. Но с тех пор как я увидел это место, я не мог представить другого плана. Нападение справа прижмет войско Этельстана к более глубокой речушке. Часть его людей бросится через овраг, большинство из них будут убиты, многие в суматохе утонут, а за бежавшими погонятся всадники Анлафа, в основном люди Ингилмундра, те, что грабили Мерсию восточнее Честера. Вряд ли Анлаф или Константин привезли много лошадей, их сложно переправлять на кораблях, значит, у преследователей будут только уже имеющиеся в Виреалуме лошади. Но если осуществится мой начерченный углем план, то все сложится по-другому — мои люди будут гнать бегущего Анлафа.
