– У вас нет шанса, – нежнейшим голосом шепнул он ей на ухо. – Будь вы голландкой или шведкой, вы могли бы сделать аборт. В Голландии это разрешено до двадцать четвертой недели… Ах, что за люди эти голландцы!.. Но увы… вы француженка, и боюсь, что вам придется произвести этого ребенка на свет, нравится вам это или нет. Это суд божий.
Он не верил в бога, но ему приятно было видеть, как она расплакалась при этих словах: «суд божий». Цедака. Дикайосуне. Юстициа
[35]… А может, и сейчас произойдет что-то подобное? Он тщетно пытался замедлить бешеный галоп сердца.
– Да покажитесь же, наконец! – с вызовом крикнул он, но ответом было молчание. – Покажитесь, черт вас дери!
Марсьяль Хозье хотел еще что-то добавить, что он их не боится, – еще одну ложь, еще одну небылицу из тех, что он плел всю свою жизнь, – но тут мощный удар по затылку отшиб все связи у него в мозгу и отключил все мысли.
Затемнение…
Сервас и Циглер находились в заброшенном ангаре. Они рассматривали маленькое окошко, на котором кто-то написал МАРТЕН. Солнце село за горами, и та же тень точно так же постепенно поглощала поляну, что и в тот день, когда Сервас приезжал сюда один. И тот же влажный холодок заставил их поежиться, и вокруг царила та же тишина, что царит в кафедральном соборе.
С ними вместе приехали двое техников, которые на совесть прочесали весь ангар, светя фонарями и беря на анализ все, что казалось им интересным. Ирен попросила Ролана Кастеня, республиканского прокурора По, прилететь сюда со следующим рейсом вертолета. Теперь магистрат, задрав голову, рассматривал изрисованное окошко так внимательно, словно это был витраж. Сервас доложил Кастеню обо всех событиях, и тот вполне мог вспомнить о деле Марианны Бохановски: ведь это он в 2010 году доверил следствие Мартену, когда сын Марианны оказался замешан в убийстве учительницы.
– Вы хотите, чтобы я возобновил расследование исчезновения Марианны Бохановски, – сказал он, – но я не могу поручить это дело вам, потому что вы отстранены от работы. Однако я понимаю, что возобновить надо. И быстро. Надо было раньше мне сказать… Вы можете кого-нибудь порекомендовать?
Сервас подумал о Венсане и Самире, но регламент отстранения от следствия запрещал ему с ними контактировать. А ему хотелось участвовать в расследовании, остаться в игре.
– Не могу, – ответил он.
Кастень взглянул на него с высоты своего почти двухметрового роста.
– С моей точки зрения, лучший следователь, кому я могу поручить дело о похищении несчастной женщины, это вы. Но, поскольку я прокурор, не может быть и речи о том, чтобы нарушить регламент, доверив следствие вам. До следующего приказа вы больше не сыщик. Я отдаю себе отчет, что ситуация сложилась из ряда вон выходящая… И время поджимает. Нам надо найти какое-то решение.
Магистрат уставился на носы своих лакированных ботинок, покрытые цементной пылью ангара, и небрежно отбросил в сторону какой-то мусор. На несколько секунд воцарилось молчание. Циглер перевела глаза с Серваса на прокурора.
– Я полагаю, что мой отдел вполне может взять на себя эту дополнительную нагрузку, – неожиданно вмешалась она, снова посмотрев на Мартена.
Кастень тоже покосился на Серваса, потом снова на Ирен.
– Вы хотите сказать, что это не нанесет вреда другому расследованию?
– Мы сделаем все, чтобы этого не произошло. Кроме того, не исключено, что оба дела связаны между собой: совпадения места и времени действия, по крайней мере, настораживают…
– Разумеется, майор… простите, капитан Сервас не входит ни в первое, ни во второе дело, договорились?
– Разумеется.
– Но если уж он, по воле случая, оказался здесь и начал собственное расследование, – продолжил Кастень, – то пусть сам и несет за это ответственность…
– Причем без нашего ведома, – Ирен пошла еще дальше.
– Без вашего ведома… – задумчиво произнес прокурор, качая головой. – Ну да, конечно… И тот факт… тот факт, что он сейчас находится здесь, среди нас, – чистейшее совпадение.
– И нелишне заметить, что он, как простой гражданин, а не как полицейский, счел нужным информировать нас о том, что нашел здесь, и мы его заслушали как свидетеля, – продолжила она все тем же «процедурным» тоном.
– Он и дальше будет свидетелем, – одобрил Ролан Кастень.
– Совершенно верно.
– И никем другим…
– И никем другим.
– Ведь никто не может запретить простому гражданину вести собственное расследование и всюду совать свой нос, – продолжил прокурор, снова посмотрев на Серваса, – в той мере, в какой не возникает противоречий с законом… конечно…
– Конечно, – подтвердила Ирен.
– Ну, ладно, – решительно отрезал гигант, удовлетворенный результатом, и хлопнул в ладоши. – Вопрос улажен. За дело! Ни слова из того, что здесь было сказано, не должно выйти за пределы этого ангара, и я не произносил того, что вы только что услышали. Понятно?
На пороге ангара вдруг появилась собака. Она довершила команду единомышленников.
Хозье очнулся от сильнейшей боли в затылке. Было такое впечатление, что кто-то забавы ради просверлил ему черепную коробку дрелью. Он открыл рот, чтобы вдохнуть немного воздуха, и сразу почувствовал на языке какую-то теплую жидкость с железистым привкусом. Кровь… Наверное, когда его ударили, он прикусил себе язык.
Он попытался приподнять руки, но они были к чему-то привязаны, а сам он лежал на земле с разведенными в стороны руками и ногами. Кроме листвы, отливавшей на закатном солнце багрецом, вокруг ничего не было. Он приподнял голову, уперся подбородком в грудь и увидел массивные металлические колья, вбитые в землю на уровне его лодыжек и кистей. К ним он и был привязан, его тело сейчас походило на косой крест Святого Андрея… Говорят, такой крест служил орудием пытки святого, потому его и назвали андреевским.
В ушах неотвязно гудел шум потока. Под затылком у него оказался здоровенный камень, лежать на котором было очень больно, левую щеку обжигала крапива. Он попытался оглядеться, подняв голову, но шея быстро устала.
А внизу, в Эгвиве, должно быть, наступил обычный вечер. Или почти обычный, учитывая сложившиеся обстоятельства. Зато здесь, в отдаленном подлеске, вот-вот разверзнется настоящий ад. Ужасная перспектива неминуемой смерти, и вместо палача, вместо смертельного удара, будет… вот это…
Разве такое возможно? Вот уж никогда не думал, что будет побежден и убит… вот так. Он вдруг разразился громким смехом, из горла вылетали звуки, похожие не то на рыдания, не то на стоны.
– Да мать вашу, не верю-у-у!!!
Смех внезапно оборвал сильный удар по ребрам, и грудь прорезала острая боль: наверняка одно ребро было сломано. Марсьяль Хозье заорал. Принялся ругаться. Потом захотел что-то сказать, но получил в лицо порцию вонючего теплого душа, который растекся по волосам и шее, заставив его задохнуться и закашляться. Моча… На него помочились! Он икнул, сплюнул и поднял глаза на две ноги, крепко стоявшие на земле у него за головой. Потом скользнул взглядом вниз, к собственным ногам. Чьи-то руки лихорадочно расстегивали на нем пряжку брючного ремня и уже принялись за ширинку.
