То была обманчиво идиллическая картина, словно повязка, наложенная на раны города. Грубость и насилие, преступность, темные торговые дела, мятежи… За последние годы город порастерял свое простодушие и умение радоваться жизни. Тулузу сотрясали судороги общественных волнений, и она стала театром напряженных отношений и раздоров.
Результаты этого Леа видела у себя в больнице, где отношения с родителями детей, которых она лечила, становились все хуже и хуже. Одни заявляли, что все знают лучше врача, потому что прочли три статьи в интернете, другим религиозная концепция не позволяла пожимать женщине руку, а третьи считали докторов классовыми врагами, потому что они, все как один, были буржуа. Можно подумать, что весь мир вошел в стадию переплавки… Леа выключила телевизор, настроенный на информационный канал, где один из тех трибунов, что изо дня в день раздувают тлеющие угли недовольства, изрекал очередные пустые слова и самодовольные фразы. «Пока единственным ответом на коррупцию и бесхозяйственность будут идеологические разглагольствования, мы не вылезем ни из коррупции, ни из бесхозяйственности», – подумала она.
Взяв с буфетной стойки телефон, она застыла в нерешительности.
Как Мартен это воспримет? Она знала, что он ужасно рассердится. Что ее поступок его ранит, и он взовьется. Он слишком прямой, слишком честный, слишком требовательный к себе и к другим, чтобы понять то, что она собирается сделать.
Он будет это переживать как предательство. Но на самом деле это не так. Это всего лишь попытка восстановить равновесие и расставить все по своим местам.
Она набрала номер.
– Алло, это Леа…
34
– Тот же способ, что и в двух предыдущих случаях, – констатировала доктор Фатия Джеллали, сидя у экрана два часа спустя. – Очень сильный удар по затылку, в результате чего он потерял сознание. А очнулся уже связанным. Он отчаянно сопротивлялся, о чем говорят глубокие борозды содранной кожи на кистях и лодыжках.
На этот раз со вскрытием не затягивали. С появлением еще одного трупа все процедуры были по возможности ускорены.
Сервас заметил, что доктор Джеллали надела сережки, а ее макияж – черный карандаш и румяна – был чуть ярче, чем в прошлый раз. И подумал, что сейчас она очень хороша. Еще до знакомства с Леа он не раз подумывал пригласить доктора Джеллали пообедать. Однако всякий раз, увидев ее за тем, чем она занималась большую часть времени – стоящей перед вскрытым трупом со скальпелем, расширителями и прочими инструментами, холодно поблескивающими в свете хирургической лампы, – этакую скульптурную богиню страны мертвых, земное воплощение японской Изанами или северной Хель, он отказывался от этой идеи.
– Причиной смерти стало обильное кровотечение, возникшее при ампутации пениса и яичек, – продолжила Фатия безучастным тоном, указывая на огромную зияющую рану на уровне таза.
И Мартен понял, почему дал задний ход: он спросил себя, что будет, когда они оба окажутся рядом совершенно нагими, и она дотронется до него руками. А вдруг он подумает в этот момент, что теми же нежными руками она недавно копалась во внутренностях трупа и дотрагивалась до его гениталий?
Час спустя Ирен собрала следственную группу в малом зале собраний в жандармерии. Лица у всех были усталые, глаза покраснели. Любой, кто увидел бы ее среди этих людей, наверняка усомнился бы, что эта женщина с пирсингом и татуировками, разменявшая четвертый десяток и недавно вернувшаяся из дисциплинарной ссылки, обладает достаточной компетенцией и хладнокровием, чтобы справиться с таким делом. Вероятно, еще попадались мужчины, правда, все реже и реже, которые считали, что женщина вообще не должна возглавлять следственную группу.
В прошлый раз Сервас по-своему оценил по крайней мере четверых, сидевших за столом. Молодая женщина-жандарм, вся в красных пятнах: робкая. Явно не хватает уверенности в себе. Такой лучше задавать конкретные вопросы. Хипстер-выскочка: мятежник. Пребывает в постоянном несогласии со всеми. Ищет, с кем бы выяснить отношения. Только что со школьной скамьи, в нем еще не угас дух всезнайства, и он убежден, что старые методы себя изжили. Но его иногда посещают здравые идеи. Впрочем, его надо доводить до того, чтобы он выдавал эти идеи и менял позицию при справедливой критике. Ангард: дотошный. Перфекционист, придает слишком много значения деталям. В экстренной ситуации ему не хватает комплексного взгляда. Зато бесподобно делает записи и заметки. А вон тот длинный, что без конца что-то шепчет на ухо соседу, – болтун. Ему надо пореже давать слово: всех утопит в бесконечных отступлениях от темы.
– Итак, чем мы располагаем? – сразу спросила Циглер.
Ангард помедлил.
– Телефон, который доверил нам капитан Сервас, – начал он, – тот, что он нашел в лесу… Мы получили результаты анализов: на нем отпечатки Марианны Бохановски. Она воспользовалась этим телефоном только один раз: когда звонила капитану Сервасу. Он этот звонок принял. Результаты анализа найденных в сифоне волосков еще ожидаются.
Ирен покосилась на Мартена, который молча кивнул.
– Вернемся к убийствам Тимотэ и Марсьяля Хозье, – сказала она. – Что дал обыск?
Они попросили Региональную службу Тулузы произвести обыск в кабинете и в квартире Марсьяля Хозье.
– Обыск пока в процессе…
– Мне нужно еще, чтобы они придирчиво покопались в его банковских счетах, разыскали его нотариуса, если таковой был, проверили все его налоговые декларации и составили список принадлежащей ему недвижимости. И нужно опросить соседей на предмет посещавших его девиц и прочих случайных визитеров. И провести билинг мобильного телефона. Пусть запросят операторов. По словам жены, он часто отлучался по ночам. Свяжитесь с Региональной службой уголовной полиции Тулузы и попросите их обойти все ночные рестораны и кабачки и выяснить, в каких он бывал. И узнайте в Финансовой бригаде отдела расследований, какие банковские операции он производил.
– Что там у нас еще? – спросила она дальше. – ДНК с места преступления: окурки, моча?
– В картотеках не значатся, – ответил один из бригады.
Кто-то развернул свой компьютер экраном к собранию. На экране был фоторобот: мужчина лет от тридцати до пятидесяти, с правильными чертами лица. Волосы короткие, рот средней величины, нос средней величины, расстояние между глазами тоже среднее. Короче говоря, абсолютно не пригодный ни для какого опознания.
– Это фоторобот того парня, который вылез из фургона возле дома Маршассона, – с сожалением пояснил один из жандармов. – Мы его сделали по описанию соседа, но тот утверждает, что видел парня всего несколько секунд и исключительно в четверть оборота, к тому же спиной…
– Непригоден, – отрезала Ирен, – забудьте о нем. Надо теперь сосредоточиться на других лицах. Что еще?
– Письмо, которое Жильдас Делайе нашел у себя в почтовом ящике, сейчас в процессе графологической экспертизы.
