– Добрый вечер всем, – повторила она, и в динамиках зазвучал ее голос, на этот раз сильный и ясный.
Одна из лампочек в люстре над ее головой выбрала именно этот момент, чтобы замигать. Изабель подняла голову.
– Будем считать, что таким образом я просигналила техническим службам, – пошутила она.
Остроту встретили несколько натянутыми смешками. Но все поняли, куда она клонит: необходимость постоянно думать обо всех сразу отнюдь не означает, что откуда-нибудь не посыплются жалобы.
– У вас есть хоть одна зацепка? – крикнул какой-то пенсионер, которого, видимо, мало трогал муниципальный юмор.
– К этому мы и подходим, Роже, – устало ответила Изабель Торрес. – Слева от меня сидит капитан Циглер из следственного отдела По. Она любезно согласилась дать нам небольшое интервью, разумеется, с учетом того, что она не имеет права разглашать некоторые элементы расследования.
– Тогда зачем весь этот цирк, если нам могут сообщить только то, что мы уже знаем? – проговорила властным голосом женщина с длинными седыми волосами а-ля индианка нового времени и в очках в люминесцентной оправе.
По залу пронесся шумок одобрения. Мэр плавным жестом пригласила Ирен к микрофону.
– Мне очень жаль, – сказала Ирен час спустя. – Я действительно дала слабину.
– У каждого свое ремесло, – с уважением сказала Изабель Торрес, не пытаясь ее опровергнуть, и быстро повела их по узкому коридору.
Открыв дверь своего кабинета, она пригласила их войти.
– Но я боюсь, что ваши колебания и сомнения на самом деле были, скорее, контрпродуктивны.
Сервас увидел, как побледнела Ирен. На языке дипломатии слова мэра означали: «Да, моя девочка, совершенно верно, ты дала слабину». Надо признать, что Циглер немного запуталась, и ее отстраненная реакция на сплошной поток вопросов сослужила ей плохую службу. Заседание очень быстро переросло в бурную полемику, а закончилось и вовсе гулом возмущенных криков, ругательств и протестов.
Как только закрылась дверь, мэр обернулась к ним:
– Я собираюсь повторить первый вопрос, который вам задали: у вас есть хоть одна зацепка? Пожалуйста, поделитесь хорошими новостями.
– Боюсь, что их пока нет, – ответила Циглер. – Если мы введем вас в курс дела, можем ли мы быть уверены, что сведения не выйдут за пределы этого кабинета?
В глазах мэра блеснуло раздражение.
– Разумеется.
Ирен коротко изложила те результаты, которых они достигли, и те, которых ожидали. Торрес слушала ее, качая головой.
– Я понимаю, что расследование только началось, но, честно говоря, все, что я услышала, негусто, – мрачно сказала она.
– Легко не будет, – согласилась Циглер. – Мы имеем дело с прекрасно подготовленным, умным, методичным, отважным и осторожным преступником… Вряд ли можно ожидать, что он совершит много промахов, но рано или поздно один промах все-таки допустит. Так всегда бывает.
Изабель Торрес бросила на нее острый взгляд. Настолько пристальный, что Ирен удивилась, а секунду спустя у нее по позвоночнику пополз неприятный трепет. Затем мэр открыла застекленную дверь и вышла на балкон. Они последовали за ней. Перед ними в чаше, окаймленной лесистыми горами, простиралось спокойное море крыш Эгвива. Вдали, как на заднике театральной декорации, виднелись высокие вершины. Снизу долетал городской шум, не имевший ничего общего с шумом Тулузы: тишину нарушали пара автомобилей, надоедливый треск скутера, да издалека доносились обрывки рэпа, где доминировали басы…
Облокотившись на железную балюстраду балкона, мэр повернулась к ним.
– Я много размышляла о человеке, который умудрился натворить столько бед здесь в долине…
Сервас и Ирен сразу сосредоточились и насторожились.
– Ну и?.. – спросила Циглер, тоже облокачиваясь на балюстраду.
– И не смогла найти среди наших горожан того, кто мог бы быть способен на такое… А вы не допускаете возможности, что убийца мог быть не отсюда родом, что он появился откуда-то извне?..
Циглер нахмурилась.
– Вы хотите сказать, что он намеренно позволил себе оказаться пленником вместе со всеми, но сам в долине не живет? Что он появился к какой-то определенной дате?
Изабель Торрес кивнула. «Волк, рыщущий среди овец», – подумал Сервас. Ему показалось, что где-то вдали раздался странный звук. Может, прогремел гром.
– Мысль интересная, – признала Циглер. – Но надо учитывать, что тот, кто здесь совершил все преступления, имеет привычку прятаться, изворачиваться и скрываться под маской. Он обладает двойственной натурой… Возможно, он из тех, кто к вам очень близок, кого вы хорошо знаете… и кто прекрасно знает вас… и знает давно. Тот, кого вам и в голову не придет подозревать. Не будь этого, Марсьяль Хозье не поехал бы на злополучную встречу один. Я, наоборот, думаю, что убийца где-то здесь, скрывается в гуще толпы, как тень, что он именно из горожан, и вы сталкиваетесь с ним ежедневно, его лицо вам знакомо, но он последний, кого вы станете подозревать…
Ирен говорила низким, чуть хриплым голосом, и Сервас заметил, что ее слова произвели впечатление на мэра: кожа у нее покрылась мурашками. И на этот раз он уже четко услышал глухой, но вполне различимый раскат грома.
– Я связывалась с дорожными службами, – сказала Торрес, понизив голос. – Они большие пессимисты и полагают, что работы займут больше времени, чем ожидалось. У нас два трупа, и убийца разгуливает на свободе. Население начинает нервничать. Надо, чтобы вы нашли убийцу. И как можно скорее. Иначе все перерастет…
– Что вы хотите сказать?
Изабель Торрес вынула из кармана листок бумаги и протянула Ирен. Та подошла к свету, льющемуся из открытой двери кабинета. То, что она прочла, походило на подборку посланий из соцсетей:
«Почему вы покрываете убийцу? Он что, из ваших людей?
Ты ничтожество, Торрес. Тебе пора уходить. Иначе мы сами тебя устраним.
Виновный наверняка живет в этом городе в этой стране нет правосудия, но очень скоро все изменится.
Ты дура, Торрес ты мало что понимающая сволочь»
Сервасу снова пришло на ум «Дело Брюэ-ан-Артуа», прогремевшее в 1972 году. Шестнадцатилетний подросток из семьи среднего достатка был найден зарезанным на пустыре рядом с домом нотариуса в одном из северных городков, где с закрытием угольных шахт началась безработица. Идеальным обвиняемым стал здоровенный, весьма несимпатичного вида горожанин, член местного «Ротари-клуба»
[37] и большой любитель пробежаться по проституткам. И в свете этого предположения горожане устраивали демонстрации возле его дома, требуя справедливости, и обвиняли судью в предвзятости. Народный комитет возглавил Жан-Поль Сартр
[38], а пресса превратила это дело в настоящий роман с продолжением, в символ классовой борьбы. Несколько месяцев газеты только об этом и писали. Если в Эгвиве в кратчайший срок не найдут обвиняемого, то в городе начнется то же самое.
