Он заметил, что она о чем-то задумалась и заколебалась. Ноги ее по-прежнему были скрещены, туфля соскользнула на ковер, и он залюбовался великолепной лепкой ступни с блестящими ногтями.
– Ну, конечно, я об этом думала, – согласилась она.
– И?..
– Есть один человек, который может соответствовать…
Аббат почувствовал, что его старое усталое сердце забилось чаще, и кадык на шее дернулся туда-сюда.
– Кто?
– Это я скажу в полиции, когда придет время…
Аббат вздохнул.
– Когда придет время? Габриэла, действовать надо срочно, сразу. Он может все начать заново в любой момент. Может быть, он уже готовит очередное преступление, подумайте об этом!
Она пожала плечами.
– Вы же не думаете, что я вот так, без твердой уверенности, могу кого-то обвинить?
Их обступила тишина.
Старый аббат побледнел, задыхаясь от волнения и от сомнения, раздиравшего его. Он покорно склонил голову.
– Да… Какой выбор сделать: оставить монстра на свободе или обвинить невиновного – вопрос вечный. Но вы все-таки будьте осторожней: если он поймет, что в вашей власти его демаскировать, он может на вас ополчиться.
Она снова улыбнулась.
– Нет, не думаю. Но кто его знает…
Она встала, одернула юбку, и каждый мускул стройных ног вытянулся, как канат, под шелковистой кожей.
– Я полагаю, что на сегодня мы закончили, отец мой. Как обычно, вы мне ничего не должны. Дискутировать с вами для меня всегда означает набираться новых сил. Может быть, в обмен я когда-нибудь попрошусь к вам на исповедь. Думаю, вы найдете мои грехи интересными.
Стуча каблуками, она проводила его к двери.
– Габриэла, заклинаю вас, подумайте о том, что я вам только что сказал.
– Вы становитесь скучным, отец мой…
Она открыла бронированную дверь навстречу шевелящимся завесам тумана и обернулась к нему с широкой улыбкой.
– Я уверена, что у вас тоже есть свои небольшие соображения по этому поводу. И в этом случае вам точно так же следует остеречься…
Он вел машину в тумане. Туман то становился плотным, как белая стена, то рассеивался обманчивой дымкой, принимавшей на обочине разные формы. И пейзаж то скрывался из глаз, то снова появлялся вдали.
Вцепившись в руль своего винтажного «Ситроена DS», аббат чувствовал себя очень неспокойно. Он снова видел Габриэлу и слышал ее слова: «И в этом случае вам точно так же следует остеречься». Если он и боялся, то не за себя, а за других. Он уже свое отжил и теперь надеялся, что там, наверху, для него найдется местечко, даже если ему и случалось сомневаться.
Он миновал заросшую лесом вершину холма, спустился с другой стороны, проехал через реку. Темная масса аббатства выплыла из тумана, и он посигналил клаксоном. Приор сразу открыл ему ворота.
Брат Ансельм приветствовал его с видом тюремного сторожа, который впускает заключенного обратно в тюрьму после дозволенного выхода. В последнее время отношения аббата с приором стали напряженными. Он знал, что брат Ансельм претендует на его место.
Двумя минутами позже он уже входил к себе в кабинет. Зажженные свечи пахли воском. Подойдя к книжным полкам, он выбрал книгу под названием «Комментарии к “Сумме теологии” Фомы Аквинского» и открыл ее на странице «Различные законы»:
«Много ли существует таких законов, которые могли бы нас касаться и действительно нас касаются? Да, существует много законов, которые могут нас касаться и действительно нас касаются. Каковы различные виды законов? Это виды следующие: закон вечности, закон природы, закон человечества и закон божественный».
Между страниц виднелся листок бумаги.
Аббат вытащил его дрожащей рукой. Это был список.
Он вычеркнул два первых имени:
Камель Эсани
Марсьяль Хозье
Потом просмотрел остальные имена. Неужели это всего лишь совпадение? Он подумал о той особе, что когда-то дала ему этот список. В тот вечер, в тишине нефа и исповедальни, она говорила так, что аббат испугался. Ее слова прерывались взрывами мрачного смеха, похожими на стук костяных четок, и священника с другой стороны решетки пробирала дрожь.
– Отец мой, – звучал ее голос, – я ни о чем не жалею, и мне очень хотелось вам сказать, что плевала я на вашего Господа…
Ему на ум пришел еще один вопрос из «Суммы теологии»: «Является ли гордыня первым среди прочих грехов?» Ответ: «Да, гордыня – первый из всех грехов, ибо нет такого греха, который не заключал бы в себе или не допускал гордыни».
Аббат упал на колени на каменный пол и принялся молиться.
42
– Должен вас предупредить, что у меня не так много времени, – сказал доктор Деверни. – По субботам я тоже консультирую. Но я вас слушаю.
Он внимательно разглядывал их на экране. Сервас подумал, что он вполне соответствует тому образу, который обычно связывают с психиатром: густые и мягкие седые волосы тщательно причесаны, удлиненное, чуть «лошадиное» лицо излучает эмпатию, но не без примеси критического взгляда на вещи. Дополнял картину двойной виндзорский узел галстука цвета морской волны на розовой рубашке – в точности нужной толщины. Все в докторе настолько соответствовало традиционным представлениям, что соответствие показалось Сервасу несколько чрезмерным.
По правде говоря, ему больше нравилась доктор Драгоман и ее бетонное святилище сексуальных отклонений.
Воспоминание об этой женщине что-то всколыхнуло в нем. Было в ней нечто притягательное. Во время первой встречи она вела себя агрессивно, явно провоцируя их, но за этой агрессивностью он угадал совсем другое: игру. Парадоксальную форму обольщения. Он знал, что взаимоотношения психиатр – пациент предполагали одновременное включение разных процессов: и когнитивных, и чувственных, и бессознательных. Эти взаимоотношения были intuitu personae, то есть особыми для каждого отдельного человека. И он задал себе вопрос, до каких границ он дозволил бы простираться этим особенностям, будь он свободен. Потом он подумал о Леа. О докторе Фатие Джеллали. Может, он уже докатился до парафилии: у него явная сексуальная тяга к женщинам-медикам…
– Доктор, – сказала Ирен, глядя на экран, – вы были экспертом, который обследовал Тимотэ Хозье после того, как он убил свою младшую сестру?
– Да. Его обследовали мы с доктором Драгоман.
– Она нам ничего не сказала…
– На самом деле это входило в мою компетенцию, но я хотел услышать ее точку зрения. В то время она практиковала в Ланмезане, где у нее постоянно наблюдался Тимотэ до того, как она начала практиковать в Эгвиве. Она тогда была начинающим врачом, но мне понравилась ее манера рассуждать, «ухватить» проблему… И я попросил, чтобы ее подключили к психиатрической экспертизе Тимотэ.
