Она назвала обслуживающую фирму, и он детально изучил устройство. Ничего из ряда вон выходящего. Вполне годится, чтобы хозяйка была спокойна и, в случае вторжения в дом, могла поднять тревогу.
– Раз уж вы здесь, не откажитесь выпить стаканчик…
Он посмотрел на нее. Нет, конечно же, нет. Уже почти полночь, и через несколько часов ему предстоит долгий, трудный день. К тому же он помнил слова Дюверне об этой даме.
– Ну пожалуйста, – настаивала она. – Мне не хочется оставаться одной. Если здесь кто-то есть, ваше присутствие заставит его уйти… Останьтесь хоть на минуточку.
Она почти умоляла. У него были все основания сказать нет: он не был на службе; он все еще ходил в отстраненных от должности… И остаться один на один с опасной манипуляторшей, которая к тому же сама была под подозрением… И потом, у него была Леа… И во сне Леа флиртовала с другим мужчиной, с доктором Годри… Он пробежал глазами по картинам распятий и посмотрел на Габриэлу.
От него не укрылось, что она готовилась лечь спать. На ней был легкий топ канареечного цвета на тонких бретельках, не стеснявших открытую грудь, и прекрасно подобранные мини-шорты. В свете прожекторов ее плечи и руки казались еще более загорелыми.
– Только не говорите мне, что вы меня боитесь, – шепнула она, подойдя совсем близко.
Настолько близко, что он ощутил запах ее духов. Пряный аромат облегал его, как перчатка. А может, это мозг, наделенный набором хромосом X + Y
[55], начал барахлить.
– Договорились, – сказал он. – Один стаканчик – и я уезжаю.
Симпатичное местечко называлось «Корова милк бар», и Ирен должна была признать, что ей здесь очень понравилось, хотя молока и не подавали. Все было просто и совсем без церемоний. Стены обшиты деревянными панелями в стиле шале. Неоновая вывеска. На стенах – афиши «Заводного апельсина», «Космической одиссеи 2001 года», «Сияния», «Доктора Стрейнджлава»
[56]… И хорошая музыка. Наконец-то музыка, которая ей нравится. Тоже без претензий и выпендрежа: «White Stripes», «Rival Sons», «Fontains D.C».
[57]
Возраст клиентов примерно от двадцати до сорока. По всей видимости, это место привлекало к себе молодежь, знающую толк… Конечно, за неимением лучшего. Здесь собирались молодые, богатые и агрессивные ребята, чье поведение обтесывалось тысячелетиями сексуального соперничества. Ирен улыбнулась, давая понять Торрес, что место оценила.
– Симпатично…
– Само место или музыка?
– И то, и другое.
– За ваше расследование, – сказала мэр, подняв бокал темного пива и взглянув на Ирен.
– А я думала, что сегодня вечером мы о работе не говорим.
Изабель Торрес улыбнулась.
– Извините. Это сильнее меня.
– Э, так вы – трудоголик?
Изабель поднесла свой бокал к губам.
– Думаю, в этом мы схожи… Или я ошибаюсь?
– Нет…
Циглер задумчиво посмотрела на свой бокал с коктейлем «Куба либре» и спросила себя, на что намекала мэр, говоря о работе. Может, на что-то совсем другое. Сейчас глаза Изабель Торрес смеялись, и это резко контрастировало с тем твердым, даже жестким взглядом, который был у нее, когда она выходила в строгой одежде мэра. Но было в ее взгляде еще что-то, более глубокое, затаенное. Особенно когда она смотрела на Ирен, и от такого ее взгляда у Ирен по спине побежали мурашки.
– Нелегкая работа, – быть мэром, а? – спросила Ирен, чтобы поддержать разговор.
– Это в наше-то время? Надо быть мазохистом, чтобы захотеть быть мэром.
Мэр обвела взглядом зал.
– Для этого ты целый день должен быть буквально оцинкован, защищен надежной скорлупой от тех, кто, например, в ответ на твою просьбу не занимать места для инвалидов посылает тебя подальше. Средств становится все меньше, а критиков все больше… Как прошел ваш день?
Ирен обошла молчанием их визит к доктору Драгоман, зато рассказала о шлагбауме на горной дороге. Лицо у мэра стало жестким.
– Я знаю, кто у них главный. Уильям Герран. У него лесопилка. Умный мужик. Он метит на мое место…
– По-моему, у него достаточно хорошо подвешен язык, чтобы повести за собой людей, – заметила Ирен.
«Все твои друзья…» – пела группа «The Snuts»
[58].
– В этих краях полно случаев крайней бедности и социальных отклонений, – ответила мэр. – В Эгвиве – как и повсюду. И их положение ужасно. Люди целыми днями изыскивают способы продержаться хотя бы до конца месяца, теряются в лабиринтах административных прошений и заявлений, чтобы получить хоть какую-то помощь. И напарываются на подозрительные взгляды: их подозревают в том, что они хотят получить прибыль, им не доверяют и клеймят позором. А теперь представьте себе, что такое жить вот так, если вы женщина, которая должна поднимать троих детей… Или если вы старый фермер, который ишачил всю свою собачью жизнь напролет, чтобы в конце концов получить пособие по выслуге в сельском хозяйстве в двести восемьдесят девять евро и девяносто центов в месяц, плюс дополнительное минимальное пособие по старости в пятьсот семьдесят восемь евро и тридцать центов. Да неужели никому не пришло в голову хотя бы округлить эти чертовы цифры, а не швырять людям в лицо тридцать поганых центов? По-моему, это оскорбительно и непристойно. И я считаю ненормальным, что огромное число людей ведет ежедневную борьбу за выживание, и это притом что средний и высший класс платят самые высокие в мире налоги.
Она допила пиво и поставила бокал на стол.
– Однако такие типы, как Герран, только порочат эту битву. Они в нее ввязались не для того, чтобы решать проблемы. Они в этом ничего не смыслят. Им нужно, чтобы о них говорили, нужно попасть на экраны кино, телевизоров или в газеты. Банальная история. Они просто упиваются чувством собственной значительности.
Ирен поймала себя на мысли, что Герран произвел на нее впечатление человека искреннего.
– Мне кажется, что, во всяком случае, обитатели Эгвива вас ценят, – сказала она, чтобы разрядить обстановку. – Они систематически вас переизбирают.
