– Я увидел ваши непринятые вызовы, когда вернулся: телефон я с собой не брал.
– И вы не сочли нужным нам позвонить?
Он пожал плечами.
– Я подумал, что вы сами, так или иначе, мне позвоните, – ответил он, пошевелив за спиной руками в наручниках. – За что меня арестовали? В чем меня обвиняют?
– Жильдас Делайе, – объявила она официальным голосом, – с этого момента, с ноля часов тринадцати минут двадцать пятого июня, в связи с расследованием убийств вы задержаны на двадцать четыре часа с возможностью продления задержания еще на двадцать четыре часа…
58
0. 30
– Как вы получили ожог? – повторила Ирен Циглер.
– Я уже сказал: я сжигал вещи своей жены и случайно обжегся.
– Где это случилось?
– В горах. Она обожала горы. Там есть одно место, одна долина, которую она особенно любила. Именно там я развеял ее пепел после смерти.
– М-м-м… Почему вы выбрали именно эту дату? Именно сегодня?
– Три дня тому назад был ее день рождения. К тому же я принял одно важное решение. Я собираюсь уехать из долины. С меня хватит всех этих подозрений, слухов и обвинений… И я сказал себе, что настало время сжечь все, что напоминает мне о нашей прошлой жизни. Настало время перевернуть страницу. Я сохранил только фотографии. И хорошие воспоминания… Во всяком случае, я так думаю.
Сервас посмотрел на Ирен. Лицо ее было непроницаемо. Она пристально глядела Делайе прямо в глаза, как смотрят врачи.
– М-м… А что вы делали сейчас на площадке?
Учитель взмок и принялся вытирать запотевшие очки изнанкой рубашки.
– То же, что и все остальные: я пришел посмотреть на праздник. Обошел площадку кругом…
Голос его дрожал, хотя он и старался твердо выговаривать слова. Ирен согласно кивнула.
– А до начала праздника где вы были?
– Дома…
– Мы к вам заходили, вас дома не было.
– Я же вам уже сказал, – парировал он, и в голосе его зазвучало отчаяние. – Я еще был в горах и только что вернулся.
Ирен надолго задержала взгляд на дрожащей руке учителя, которая протирала очки. Сервас понял, что она это делает намеренно, чтобы тот заметил, что она видит дрожь.
– Понятно… Значит, вы отправились в горы, чтобы сжечь вещи вашей жены и помедитировать, так?
– В какой-то мере…
– Так или не так?
– Я не медитировал в полном смысле этого слова, как вы выразились. Я просто бродил… И думал о жене… И о сыне тоже…
Сервас увидел, как у него увлажнились глаза. Ирен помолчала.
– Хорошо. Господин Делайе, вы знакомы с Фредериком Розланом?
Он заметил, что учитель занервничал.
– Нет… А кто это?
– Рабочий с карьеров.
– А почему я его должен знать? У него дети есть?
– Насколько мы знаем, нет.
– Но в таком случае с чего мне его знать?
Это было логично. «Слишком логично, – подумал Сервас. – Врет. Он был знаком с жертвой».
Теперь Жильдас рассматривал свои руки.
– Господин Делайе, – снова заговорила Циглер, – я полагаю, что вы сказали нам неправду…
Она тоже это почувствовала. Жильдас удивленно поднял голову.
– Что?
– Я полагаю, что вы сказали нам неправду про Фредерика Розлана. Или я ошибаюсь?
– Да что же это такое! Я…
– Я напоминаю вам об ответственности за дачу ложных показаний в ходе задержания… – сурово отрезала она.
В ее тоне появилась угроза. Ирен ледяным взглядом впилась в Жильдаса Делайе. Тот опустил голову.
– Господин Делайе, вы меня слышите?
Тот кивнул.
– Да…
– Итак?
– Да… то есть нет… то есть да: я знаю, кто это.
Ирен посмотрела на Серваса.
– Откуда вы его знаете?
– Его племянник – мой ученик…
– А откуда вы знаете, что это его племянник?
Он долго молчал, прежде чем ответить.
– Розлан однажды поймал меня у выхода из коллежа. Он пытался меня… припугнуть.
– Припугнуть? Как это понять?
– Его племянник – тупица и хулиган, – сердито заявил Делайе. – И главный нарушитель порядка в классе. Он держит всех в страхе и изводит учителей своими выходками. Я его неоднократно вызывал к директору коллежа и писал замечания в дневник, чтобы дома обратили внимание на его поведение. А потом однажды вечером Розлан дождался меня у выхода. Я с ним знаком не был. Но он сказал, что этот парень – его племянник.
Делайе быстро всех оглядел.
– Он спросил, за что я так ополчился на его племянника и почему я к нему все время придираюсь. И не из той ли я породы людей, которые сильны со слабыми и слабы с сильными. И, говоря это, все пытался воздействовать физически: теснил, почти толкал.
В глазах учителя вспыхнула неприкрытая ненависть.
– Я ему напомнил, что слово «слабый» неточно по отношению к его племяннику, что тот всегда сам задирается, потому что он настоящий хулиган. И если дядюшка хочет сделать племяннику доброе дело, было бы лучше обучить его хорошим манерам, вместо того чтобы пугать учителей.
– И как он отреагировал?
Делайе вздохнул.
– Он сказал, что если я не уймусь, то он ко мне придет и набьет мне морду… И еще пригрозил, что пустит слух, будто я… педофил… Не знаю, какая из двух угроз напугала меня больше.
Ирен подняла брови.
– И что вы после этого сделали?
Он снова вздохнул, и правое веко у него задергалось.
– Вы же знаете, с какой скоростью распространяются такие вещи… В наше время малейший слушок… И ты уже виновен, задолго до того как тебя осудят.
Они ожидали продолжения.
– И я сдался. Перестал делать замечания племяннику. Может, по сути, он был прав. Наверное, я чересчур ополчался на парня…
Ирен, не отрываясь, смотрела в глаза Делайе.
– И это помогло? Парень перестал безобразничать?
Сервас уловил в ее тоне желчную насмешку.
– Нет, конечно… Стало только хуже…
На лице Циглер появилось выражение притворного сочувствия. Она немного помолчала.
– Жильдас, то письмо, которое вы нам показали, вы написали сами?
– Что?
– Мне повторить вопрос?
Он потряс головой. Лоб его покрылся каплями пота. Сервас и сам взмок. Должно быть, испортился кондиционер. Или его нарочно выключила Ирен.
