– Кто? – спросил он.
В горле и во рту у него пересохло. Ответ он уже знал, вопрос был риторический: так, чтобы выиграть остатки секунд.
– Ты, Мартен, – прошептала Марианна. – Я написала твое имя на стекле.
Ее шепот прошелестел возле уха, как мимолетная ласка воронова крыла. Все тело вмиг покрылось мурашками, сердце билось где-то в горле.
– Ты, который на целых восемь лет бросил меня. Ты, кто, при пособничестве Гиртмана, украл у меня Гюстава… Ты, кто засадил в тюрьму Юго
[78]. Ты мог бы небо и землю перевернуть вверх дном, но не сделал ничего. Ты предал меня, Мартен. И я уверена, что сам того не осознал. Ты виноват больше, чем они все. Потому что ты был единственный, кто мог меня спасти…
Он почувствовал, как внутри нарастает тревога. Марианна все еще прижималась к нему живым щитом. А что, если все-таки попытаться открыть дверь? Но далеко ли он уйдет без оружия? Тревога не давала дышать.
– Как только ты умрешь, я верну себе Гюстава, – шептала ему на ухо Марианна. – И Юго должен скоро освободиться. И мы наконец-то станем одной семьей…
– Не получится. Полиция уже идет по вашему следу. Как только они поймут, где я, они придут…
Он очень медленно завел руку за спину, в направлении дверной ручки. И тут же вздрогнул от неожиданной горячей боли в шее. По артериям побежал огонь. Он схватился рукой за шею, резко оттолкнул Марианну и увидел у нее в руке шприц.
На какую-то долю секунды он испугался, что она оставит в игле пузырек воздуха и устроит ему эмболию и, как следствие, нарушение мозгового кровообращения.
Но нет: видимо, ей не хватило времени, чтобы полностью опустошить шприц. Наркотик уже затуманил мозг, и он почувствовал, что теряет сознание. Пол вздыбился ему навстречу, но это, конечно же, он сам падал в ничто, в ночь, в небытие. Когда он стукнулся об пол, он был уже без сознания.
В жандармерии Ирен Циглер оторвалась от телефона и посмотрела на Ангарда.
– В чем дело?
– Он определил, откуда шли сообщения Дискорда, – доложил жандарм, указав на стоящего рядом программиста.
Ирен повернулась к нему.
– Откуда?
– С сервера, который находится в Румынии…
Она оглядела комнату.
– А где Мартен?
– Когда я сказал ему, откуда шли сообщения, он велел сообщить тебе и куда-то умчался.
– Что?!
63
ПЯТЬ ЧАСОВ УТРА.
Он очнулся и открыл глаза. Какой-то зал. Храм в скале, тишина и полумрак. Метров двадцать в длину, около десяти в высоту. Выгнутые скальные блоки, вертикальные стены. Там, куда попадает свет ламп, они бледно-охряные, а в других местах – темные. Большие осыпи горной породы. Сталактиты. А в центре этой враждебной планеты распростерт он. Чтобы понять, где он находится, ему понадобилось время. Место было странное и очень просторное.
Кто он сейчас? Человек? Животное? Он в плену у этого каменного безмолвия. Где-то журчит вода. На вид место красивое, но очень холодное, пустое и какое-то бесчеловечное. И света здесь веками не бывает…
Ужасно болит голова…
Сеть пещер, подземный каньон Тромб. Сто семнадцать километров галерей, залов и карстовых колодцев. Он попал в самое сердце этого лабиринта. Но перед ним стоял не Делайе.
Он внимательно вгляделся в лица мальчишек. Возраст еще не поработал над этими совсем детскими, ангельскими, пока не сформировавшимися лицами. Они стояли вокруг него, а он лежал у их ног со связанными руками и ногами, сам как известковая скала. И их ясные, безразличные, лишенные всяких эмоций взгляды были устремлены на него.
Валентен, Бенжамен, Матис и Тео.
Все четверо. Крест, треугольник, круг, квадрат… По телу Серваса пробежала дрожь.
– Надо поторопиться, – сказал Бенжамен. – Уже пять. Мои предки рано просыпаются…
Эхо по частям присылало слова обратно: «просыпаются»… «паются»… «аются»… Просторный грот был прекрасным резонатором.
Все повернулись к нему спиной, отошли в сторону осыпи и нагнулись. Он услышал, как шумно стучат друг о друга камни.
Когда они вернулись, у каждого в руках был камень весом в несколько килограммов. У Серваса кровь застыла в жилах и перехватило дыхание. Веревки, которыми были связаны его кисти и лодыжки, больно врезались в кожу.
– Тот, кто разобьет ему камнем башку, заработает больше очков, – заявил Валентен. – Так сказал Дискорд.
Мартен судорожно сглотнул. Это просто кошмарный сон, он сейчас проснется.
– Лично я займусь ногами, – быстро, на одном дыхании проговорил Тео, самый младший, и в его голосе послышались умоляющие нотки.
– Ну, и не получишь ничего… Подумаешь, ноги! – отреагировал Бенжамен.
Сервас чувствовал себя очень неуютно: острые камни впивались в спину, вдруг, ни с того ни с сего, захотелось помочиться. Он попытался растянуть и чуть ослабить веревки, но узлы были крепкие. Пот катился с него градом. Сердце стучало так, словно хотело выскочить из груди.
Он заметил, что Матис избегает на него смотреть. Мальчик стоял молча, держа в руках осколок скалы с острыми гранями, которые вот сейчас вопьются ему в тело, переломают кости и выпустят кишки.
– Матис, – позвал он.
В пещере, что вот-вот станет его могилой, было тихо.
– Матис, – повторил он, стараясь, чтобы голос звучал одновременно и дружески, и отечески, и достаточно твердо, – посмотри на меня.
«Посмотри на меня»… «на меня»… «меня»…
– Закрой пасть! – грубо оборвал его Валентен. – Не слушай его, Мат, он просто тянет время.
– Матис, посмотри на меня.
– Не слушай его! Он – такой же подонок, как и все. Не забывай, что сказал Дискорд.
«Дискорд»… «искорд»… «корд»…
– Вы хотите сказать, доктор Драгоман…
– Чего? – протянул Валентен.
– А, так вы не знаете? Дискорд – это ваш психиатр, доктор Драгоман…
Все замолчали и посмотрели вниз, на него. Все, кроме Матиса.
– Чушь все это собачья! – рявкнул Бенжамен. – Ты это только что придумал!
«Придумал»… «думал»… «умал»…
Он поднял глаза на Бенжамена.
– Нарушения установленных правил (побеги, прогулы);
– часто агрессивен к другим;
– раздражителен, легко впадает в ярость;
– противодействует взрослым;
– ведет себя враждебно и вызывающе;
– Осложнения: употребляет наркотики – марихуану.
