Наверное, у меня атрофированы какие-то чувства. Из-за того, что я видела смерть с раннего детства.
Мне не было жаль курицу, которую я ловила, зажимала коленями, чтобы махнуть топором и отрубить голову. С первого раза не всегда получается. Даже со второго. Требуется навык. У меня был специальный, «детский», топор – легкий, острый, сделанный по руке. Бабушка заказала, чтобы облегчить мои страдания. А подружки вынуждены были управляться отцовским орудием убийства. Потом я спокойно смотрела, как безголовая тушка птицы носится по двору. Мне не было жаль петуха, пущенного в расход. Вот сама бы, недрогнувшей рукой, ему горло перерезала – он умел очень больно клюнуть, причем в ногу, неожиданно. Бульон из петуха в миллион раз вкуснее, чем из курицы.
Но я так и не научилась топить новорожденных котят в ведре. Меня этому обучала соседка. Жившие в нашем доме две кошки-мамы приносили котят регулярно. Рожали исключительно в курятнике, в поддонах, выложенных сеном, где курицы несли яйца. Бабушка разрешала оставить одного из приплода. Иногда мне удавалось договориться о двух. Семейство разрасталось. Восемь или десять котят разного возраста, не помню точно. Бабушка тоже не могла утопить живое существо, поэтому призывала на помощь соседку. Никто не раздавал котят «в добрые руки», потому что рук не хватало – в каждом дворе имелось штук по десять своих. При этом бабушка никогда не держала во дворе собаку – в будке, на цепи.
Считалось, раз я спокойно отношусь к убийству куриц, не отворачиваюсь, когда при мне режут барашка, то утопить котенка не станет проблемой. Наша соседка тетя Римма специализировалась на убийствах. Сейчас бы я сказала, что она работала деревенским ветеринаром на общественных началах. Официального, конечно, не имелось, разве что в колхозе в соседнем селе. В коровнике. Тетя Римма же была местной. Она могла определить, когда корова готова к зачатию теленка. Решала, какого барана стоит зарезать, а какого ягненка сохранить. Тетя Римма умела кастрировать всех животных, какие только встречались в селе, и дать жизнь теленку, который застрял в родовых путях. Она убивала и спасала. Боролась за жизнь и подписывала смертный приговор. Когда я уже в более взрослом возрасте слышала выражение «старуха с косой», то всегда представляла тетю Римму. Хотя она была не старухой и уж тем более не тощей, а напротив, как я теперь понимаю, еще совсем не старой женщиной, около пятидесяти. Полной и мягкой, как пирожок. У тети Риммы всегда были даже не теплые, а горячие руки, будто она долго мыла посуду в горячей воде. С косой она тоже никогда не ходила. Все необходимое возила в тачке на колесиках. Тележки тогда еще не изобрели.
В селе верили, что животные чувствуют приближение тети Риммы и узнают звук ее тачки. Так часто бывает с маленькими детьми, которые температурят целый день, а перед самым приходом вызванного на дом врача вдруг неожиданно выздоравливают. Будто ничего и не было. Так и животные при появлении тети Риммы вдруг становились бодрыми, прыткими, хотя еще за час до этого хозяева хотели смертью избавить корову (теленка, барана, пса) от страданий.
Обычно с котятами и щенятами, больными цыплятами и гусятами все женщины управлялись сами. Но бабушка вызывала тетю Римму за гонорар, чтобы все было… профессионально. То, что меня привлекли к этому делу, тоже не считалось чем-то удивительным – девочки всегда были на подхвате. Держали хвост корове в родах, помогали ловить баранов или ягнят, предназначенных для праздничного стола.
Мы с раннего возраста знали, откуда берутся дети, как проходит зачатие, что такое «собачья свадьба», «вязка», «выкинула». Никакие сцены из жизни животных не вызывали у нас никаких эмоций.
Тетя Римма на моих глазах взяла котенка, погладила, что-то прошептала и сунула его в ведро. Потом второго. Котята не вырывались, не пищали. Она доставала их и нежно откладывала на кусок старого пододеяльника. Третьего должна была утопить я. Тетя Римма взяла котенка и решила передать его мне. Но меня рвало так, как Мадину в тот момент, когда она видела, как освежевывают барашка. Нет, тетя Римма не заставила меня преодолевать себя и топить котенка. Но если я закрою глаза, то тут же вспомню то ведро с водой и тех двух котят, уже утопленных, которые лежат на разорванном старом пододеяльнике. Наверное, поэтому никогда не заводила ни кошек, ни собак, ни даже рыбок. Я знала, что не смогу подписать им смертный приговор. Не смогу смотреть, как они умирают.
Одна моя знакомая рассказывала, что развелась с мужем после ужина. Они оказались за границей, меню не очень поняли и ткнули пальцем в первую попавшуюся строчку. Строчка оказалась запеченным целиком кроликом. Муж съел верхнюю часть, оставив моей знакомой нижнюю. И когда она перевернула, так сказать, «скелет», увидела острые зубы и глаза. На всех доступных языках она выспрашивала официантов, что лежит на ее тарелке, пока не догадалась – кролик. В качестве доказательства, что это именно кролик, а не какой-то другой зверь, он был запечен с головой. Моя знакомая еле успела добежать до туалета, где ее долго рвало.
Но с мужем она развелась не после того, как он съел половину бедного кролика и не подавился, нахваливая блюдо, а после того, как свекровь принесла в ее дом кролика для внука. Мальчику было прописано введение в рацион питания индейки, куриной грудки и других полезных видов мяса. Моя знакомая собиралась отделаться банками, но свекровь заявилась с натуральным продуктом. Из сумки выглядывали две пушистые лапки в качестве доказательства того, что это действительно кролик, а не кошка, например. Моя знакомая пошла блевать в унитаз и всем рассказывала, что ее свекровь – монстр.
Я не могла признаться знакомой в том, что заказывала на рынке для своего маленького сына кролика и требовала «непременно с лапками» в качестве доказательства. Да, это было давно, почти двадцать лет назад. Кролика было достать сложно. Банки я не признавала. Сыну требовался белок животного происхождения. Как не могла признаться в том, что готова убить, зарезать, освежевать любое животное, если оно требуется моему ребенку. И у меня даже рука, натренированная на курицах и петухах, не дрогнет.
Но только там, в кавказских селах, маленьких городках, где я жила, гостила, иногда задерживаясь надолго, иногда уезжая быстрее, чем мне хотелось, смерть тоже умеет смеяться. Она ходит по пятам, но иногда отвлекается и хохочет. У смерти, как и у судьбы, отличное чувство юмора. Хочешь посмеяться – попробуй пошути с судьбой. Ухохочешься до смерти, к плакальщице Залине не ходи.
* * *
Однажды я гостила у маминой старой знакомой в грузинском городке. Ее дочка была моей ровесницей. Маме нужно было срочно ехать в командировку. Бабушку тоже «позвало в дорогу» очередное письмо, и она по телефону сообщила, что это будет лучший репортаж в ее жизни. Так что предложение тети Марины оставить меня у них мама приняла с благодарностью. Семья, жившая в огромном доме, была большая. Тетя Марина, исполнявшая роль главы семьи, ее муж – дядя Георгий, мама дяди Георгия, свекровь тети Марины, бабушка Соня, ее муж дядя Сандро, старший сын Вадим, недавно женившийся, его молодая жена Лика и Натэлка, младшая, поздняя дочь, ставшая моей подружкой. Всеми делами в доме управляла тетя Марина. Дядя Георгий обычно закрывался в самой дальней комнате в доме и лишний раз старался не попадаться жене на глаза. Он ее любил и боялся. Если мы с Натэлкой хотели поиграть в спокойные игры или избежать встречи с тетей Мариной, тоже скрывались в комнате у дяди Георгия. Странно, она прекрасно знала, где прячется дядя Георгий и где искать нас, но никогда не беспокоила. Предпочитала дождаться, когда мы сами выйдем.
