Как-то она приехала к нам в гости в приличном виде. То есть в виде бабушки. Но потом скрылась в комнате и затихла. Я подумала, что она прилегла отдохнуть, и решила ее не тревожить. Но моя на тот момент четырехлетняя дочь, бабушкина любимая внучка, решила ее проведать. В том, что дочь начала поздно говорить, лет в пять, – точно вина ее бабушки. Я была на кухне и заваривала чай, когда дочь заорала как резаная. Кинув чашку, я побежала на крик. Мама лежала на диване, укрывшись пледом. Вместо бабушкиного лица из-под пледа торчала волчья морда. Бабушка, то есть волк, тянула руки к внучке и говорила: «Иди ко мне, моя девочка, я тебя съем». Дочь вопила, я от неожиданности и бессилия застыла на пороге. В голове крутилась одна мысль: «Ну вот зачем она это делает?»
Мне пришлось содрать с бабушки маску волка, которую она нацепила, и отпаивать дочь валерьянкой, смешанной с пустырником.
– Мам, ты совсем уже ку-ку? – Я даже заикаться начала от возмущения.
– Ну ты же запретила мне выскакивать из-за угла и пугать ребенка! Щекотать ее нельзя, игрушечный пистолет ей дарить нельзя. Ничего нельзя! Как я должна с ней играть? – Мама не понимала, из-за чего я ору дурниной.
– По-твоему, это нормальные игры? Посмотри, до чего ты ее довела! – вопила я.
Дочь кое-как успокоилась, но от бабушки шарахалась весь остаток дня. После этого все наши достижения в смысле логопедии обнулились. Дочь вообще замолчала, как было и в прошлый раз, когда бабушка неожиданно выскочила из-за угла и крикнула «бу».
– Ты ей что, про Красную Шапочку не читала? – Мама всегда убеждена, что ничего плохого не делала. – Разве она не понимает, что волк в виде бабушки – это сказка?
– Мам! Она маленький ребенок!
– Вечно ты всем недовольна. Ты нервная, вот и ребенок у тебя психует. Я-то тут при чем? Что я такого сделала?
Действительно, что такого? Просто тихо и мирно поиграла с внучкой в Красную Шапочку. До нервного срыва у Шапки и Шапкиной мамы.
Едва воспоминания о бабушке-волке стерлись, как мама снова приехала в гости. Кажется, на дворе стоял май. Солнечный день, и все такое. Мама появилась на пороге в маске Снегурочки. Причем такой, которая закрывает половину лица, оставляя свободным только рот. Ладно бы еще глаза-дырки, так там еще и кокошник здоровенный. Зрелище не для слабонервных, если честно. Даже волк как-то милее выглядел, чем эта Снегурочка.
– Мам, ты хорошо себя чувствуешь? – уточни-ла я.
– Да, а что? – удивилась она.
– Ну май на дворе…
– Ты же запретила мне пугать ребенка! Только не говори, что она и Снегурочки боится!
– Такой даже я боюсь! Чуть не описалась. Снимай эту чудовищную маску немедленно, иначе в дом не пущу. Твоя внучка только начала шипящие произносить.
Мы препирались на пороге еще минут пять. Мама продолжала стоять в образе Снегурки, что придавало особый трагикомизм ситуации. Я ору, Снегурка орет. Из комнаты вышла дочь, чтобы узнать, почему в доме стоит крик. И что случилось? Конечно, она вжалась в стену и заплакала. Помимо звуков, логопед проходила с ней времена года. И дочь твердо выучила, что в мае не бывает Снеговиков, Дедов Морозов, Снегурок и прочих зимних персонажей, потому что весна. А весной жаворонки прилетают, цветы распускаются и прочая красота расцветает. Дочь выучила стишок про «травка зеленеет, солнышко блестит, ласточка с весною в сени к нам летит». А тут на тебе – бабушка-Снегурка в гости пожаловала.
– Нет, я так больше не могу! – закричала бабушка и вышла из квартиры.
Конечно, потом она плакала у подъезда, я спускалась и извинялась, просила вернуться, бабушка заламывала руки. Целый спектакль на глазах у благодарных зрителей-соседей.
Оказалось, что мама в маске Снегурочки даже в такси ехала, и таксист ей ничего не сказал. И консьержка вежливо поздоровалась и тоже ничего не сказала. А то, что какая-то девушка выскочила из лифта и отказалась с ней ехать, так та сама дура психованная.
Кое-как я вернула маму в дом, слушая, как она в такси расковыривала пальцем глаза-дырки в маске, чтобы лучше видеть. И как долго пристраивала убор на голове для красоты и доступа воздуха. Именно из-за этого брови Снегуркиной маски начинались практически у маминого рта.
– Мама, завтра я не могу к тебе приехать, – сказала я, переборов желание что-нибудь разбить. – Приеду послезавтра. Постарайся хорошо себя вести!
Я снова поблагодарила врача, которая вколола мне ботокс во все лицевые мышцы. Иначе я обросла бы морщинами, причем глубокими, в то же утро. Но из-за мамы даже ботокс не выдерживал эмоциональной перегрузки и быстро рассасывался.
– Я уже забыла, когда вела себя плохо, – огрызнулась мама. – Совсем с вами приличная стала. Надоело уже. Владик меня именно в эту больницу отвез. Договорился. А ты не договорилась! Он позвонил узнать, как я себя чувствую. Ты же не позвонила!
– Мама! Я вообще не знала, в какой ты больнице! – закричала я. – Миллион раз звонила. Проверь непринятые входящие вызовы! Ты не брала трубку!
– А зачем тебе отвечать? – хмыкнула обиженно мама. – Я и так знаю, что ты мне скажешь.
Заглянувшие в дверь соседки по палате снова скрылись.
– А то, что я с ума сходила от волнения, тебя не беспокоило? – Я начала заикаться. – Ты эгоистка. Как была, так и осталась!
– Это еще почему я эгоистка? – Мама приподнялась на подушке, что означало «встала в позу».
– У тебя в палате две соседки. Одна тебе ужин приносила вчера. Другая воду дала и чай. За кипятком бегала. Ты хоть знаешь, как их зовут?
– Нет, а зачем? – удивилась мама.
– Затем! Чтобы сказать спасибо!
– Господи, как мне надоели твои нравоучения. Ну одну, кажется, зовут Надя. Ту, что черненькая и худая.
– Мама, Надя – это медсестра. А соседок зовут Татьяна Михайловна и Лариса Николаевна. Почему я помню имена и отчества всех твоих соседок, медсестер, лечащих врачей?
– У тебя память хорошая, – равнодушно пожала плечами мама. – Почему ты опять на меня кричишь?
– Пожалуйста, я тебя умоляю, сделай так, чтобы тебя не выгнали из больницы. Хотя бы до того момента, когда ты сдашь все анализы и пройдешь обследование! Мне хотя бы твою выписку на руки получить, чтобы я понимала, что с тобой дальше делать.
– Ой, да не надо со мной ничего делать! Все, уходи, я устала. Спать хочу. Зачем ты вообще приехала? Только настроение испортила.
Я вышла из палаты в слезах. Села на банкетку.
– Ничего, ничего, надо потерпеть. Что еще остается? – успокаивали меня мамины соседки по палате.
– Перевести ее в одноместный бокс как инфекционную, – ответила я.
– Ой, зачем тратиться? Одноместные сейчас столько стоят… Не волнуйтесь, мы потерпим. Там же, в одноместной, вообще никого не дозовешься. Не работает там вызов. Хоть жми, хоть не жми на кнопку.
