198. «Но как правило может показать мне, что я должен делать вот тут? Что бы я ни делал, при том или ином истолковании мое действие будет соответствовать правилу». – Нам следует говорить не это, а, скорее, следующее: любое истолкование все еще повисает в воздухе вместе с истолковываемым и не может его поддержать. Истолкования сами по себе не определяют значение. «Тогда все, что я делаю, может соответствовать правилам?» – Позволь спросить: что общего у выражения правила – скажем, у дорожного указателя – с моими действиями? Какая связь здесь обнаруживается? – Что ж, возможно, вот такая: меня обучили реагировать на этот знак особым образом, и теперь я действительно реагирую на него так.
Но это лишь выявляет причинную связь; лишь объясняет, как случилось, что мы ориентируемся на указатель; не показывает, в чем состоит само «движение по указателю». Напротив; я особо указал, что человек ориентируется на дорожный указатель постольку, поскольку существует регулярное употребление указателей, то есть обычай.
199. Является ли то, что мы называем «подчинением правилу» чем-то, что возможно только для одного человека, причем лишь единожды за его жизнь? – Это, безусловно, замечание о грамматике выражения «подчиняться правилу».
Невозможно, чтобы некто подчинялся правилу в одном- единственном случае. Невозможно, чтобы лишь в единичном случае некто делал сообщение, давал задание или понимал его и так далее. – Подчиняться правилу, делать сообщение, давать задание, играть в шахматы суть обычаи (употребления, практика).
Понять предложение значит понимать язык. Понять язык значит овладеть техникой.
200. Конечно, несложно вообразить, как двое из племени, не знакомого с играми, сидят за шахматной доской и делают ходы фигурами; и даже со всеми соответствующими проявлениями. И если нам доведется увидеть такое, мы скажем, что они играют в шахматы. Но теперь вообразим игру в шахматы, переведенную согласно определенным правилам в ряд действий, которые мы обычно не связываем с игрой – скажем, в крики и топание ногами. И предположим, что те два человека кричат и топают ногами вместо того, чтобы играть в шахматы, как мы привыкли; при этом их действия все же переводимы по некоторым правилам в игру в шахматы. По-прежнему ли мы будем утверждать, что они играют в игру? Вправе ли мы так говорить?
201. Таков нашим парадокс: план действий нельзя определить правилом, поскольку всякий план действий можно привести в соответствие правилу. И ответ был: если все можно привести в соответствие правилу, тогда можно устроить и так, что все будет ему противоречить. И, значит, тут нет ни соответствия, ни конфликта.
Можно заметить, что здесь имеется непонимание, вытекающее из того простого факта, что в ходе нашего доказательства мы даем одно истолкование за другим; как если бы каждое удовлетворяло нас, по крайней мере, на мгновение, пока мы не нашли нового, его подкрепляющего. Это показывает, что есть способ осознать правило, и данный способ не является истолкованием, но проявляется в том, что мы называем «подчинением правилу» и «противоречием правилу» в фактических случаях применения последнего. Следовательно, хочется сказать: всякое действие согласно правилу есть истолкование. Но мы должны ограничить термин «истолкование» заменой одного выражения в правиле на другое.
202. И потому «подчинение правилу» будет практикой. И думать, что некто подчиняется правилу, не значит подчиняться правилу. Посему невозможно подчиняться правилу «единолично»: иначе думать, что подчиняешься правилу, и подчиняться ему было бы тем же самым.
203. Язык – лабиринт путей. Ты подходишь с одной стороны и знаешь свой путь; ты идешь к тому же месту с другой стороны и уже не знаешь пути.
204. Имеет место, например, что я могу изобрести игру, в которую никогда никто не играл. – Но будет ли возможно и следующее: человечество никогда не играло в игры; но однажды некто изобрел игру – в которую никто никогда не играл?
205. «Это лишь странность интенции, психического процесса, что для нее не является необходимым бытование обычая, техники. Так, например, можно вообразить, что двоим людям предстоит сыграть в шахматы в мире, в котором никто в иных случаях ни во что не играл; и даже что они начали играть – а потом их отвлекли».
Но разве шахматы не определены правилами? И как эти правила проявляются в сознании человека, который намеревается играть в шахматы?
206. Следование правилу сходно с подчинением приказу. Мы обучаемся делать так; мы реагируем на приказ особым образом. Но что, если один человек на приказ и на обучение реагирует так, а другой иначе? Что будет правильным?
Предположим, ты, будучи исследователем, попал в чужую страну, где говорят на неведомом языке. При каких обстоятельствах ты скажешь, что местные жители отдают приказы, понимают их, подчиняются им, восстают против них и так далее?
Общее поведение человечества – вот система соотносимых понятий, посредством которой мы интерпретируем неизвестный язык.
207. Давай предположим, что жители той страны ведут обычную человеческую жизнь и пользуются, по всей видимости, членораздельным языком. Наблюдая за их поведением, мы находим его осознанным, можно сказать, «логичным». Но когда мы пытаемся изучить их язык, то не можем этого сделать. Ведь нет устойчивой связи между тем, что они говорят, звуками, которые они производят, и их действиями; и все еще эти звуки не излишни, поскольку, если заткнуть рот одному из местных, для него это будет иметь те же последствия, что и для нас; без звуков их действия приходят в беспорядок – хочется выразиться именно так.
Вправе ли мы сказать, что у этих людей есть язык: приказы, сообщения и прочее?
Слишком мало регулярности, чтобы говорить о «языке».
208. Значит, я определяю «приказ» и «правило» посредством «регулярности»? – Как я объясню значение слов «регулярный», «единообразный», «аналогичный»? – Я объясню эти слова кому-то, кто, скажем, говорит лишь по-французски, посредством соответствующих французских слов. Но если человек еще не знаком с понятиями, я буду учить его употреблению слов посредством примеров и практики. – И, занимаясь этим, я сообщу ему не меньше, чем знаю сам.
В ходе этого обучения я покажу ему те же цвета, те же длины, те же формы, попрошу его найти их и воспроизвести и так далее. Я, например, попрошу его продолжить декоративный узор по образцу. – И также продолжить прогрессии. И тогда, если, к примеру, дано: . .. …, продолжить нужно: .... ..... ......
Я делаю это, он повторяет за мной; я влияю на него, выражая согласие, отрицание, ожидания, ободрение. Я позволяю ему идти своим путем или велю вернуться и так далее. Представь, что наблюдаешь за таким обучением. Ни одно из слов не объясняется из себя; и нет логического круга. Выражения «и так далее», «и так далее до бесконечности» также объясняются при этом обучении. И жест, среди прочего, мог бы послужить этой цели. Жест, означающий «продолжай так же» или «и так далее» по функции сопоставим с указанием на предмет или место.
