– Потом спасибо мне скажете, – Мишка крутанул кинжал на пальце. – Когда еще выпадет подобный случай убрать всех, кто мешает. Но ты не стой, веди, что ли… мне и вправду нужна эта шапка.
Лешек повернулся спиной.
Нужна?
Что ж, путь к той сокровищнице несложен, и братец пройдет, если кровь позволит. А она позволит, она многое ему уже позволила.
– Я не буду врать, что долго сопротивлялся Ветрицкому. Напротив, в какой-то момент я вдруг решил, что другого способа просто-напросто не существует. Что я должен подмять под себя ее разум, а уже тогда мы будем жить долго и счастливо. Я на троне, а она где-нибудь, где не станет мозолить глаза людям. Женюсь я, само собой, на женщине куда как более подходящей по статусу… хотя о женитьбе я тогда еще как-то не думал.
Вниз.
Туда, где звенят силой каменные жилы. И та, родовая сила, она тоже рядом, только руку протяни. Но в одном братец злосчастный прав: одной силы мало.
– Как оно получилось… да дерьмово получилось, честно. Сперва я пытался воздействовать опосредованно, исподволь. Усилить симпатию и вообще, но у нее амулет был. Да и сама она, говоря по правде, пусть и не сильна, но весьма изобретательна. Сумела красивые щиты выстроить. Женщине приходится… защищать себя. У меня ничего не получалось. Это злило. И ее насмешливость тоже. И Ветрицкий стал появляться чаще. Он выслушивал меня. Успокаивал. Но на деле после наших бесед я часто впадал в ярость и… творил глупости, еще больше ее отталкивая. Знаешь, я теперь понимаю, что был по-настоящему мерзок.
И еще ниже.
По рунам, вплавленным в камень. Они оживают под ногами и засыпают, убедившись, что люди, потревожившие покой их, имеют на то право.
Крови. Рода.
– А у нее появился ухажер. Чужак. Я… я дурень, мне бы подумать, что я никогда-то прежде его не видел, что в университете чужим взяться просто неоткуда, что… Я взбесился. Я потребовал у нее отправить этого хлыща прочь. Она, само собой, отказалась. Я… я признался, что люблю ее. Сказал, что готов измениться. Она же ответила, что этакая любовь хуже ненависти. И что люди… они меняются, конечно, но не так… и если бы она знала про любовь мою, то сразу бы уехала. Вот как… И я испугался. Понял, что вот-вот потеряю ее, насовсем потеряю. Не понимаешь? Еще пока не понимаешь… этот страх… он мешает думать. И я ее подмял. Я… лишил ее воли. Заставил уйти из университета, хотя знал, что она хочет доучиться. Но зачем ей? У нее был теперь я. И только я.
Еще ниже.
И камень теряет жизнь. Здесь когда-то вычищали место, аккуратно, бережно даже, избавляя от малейшей капли магии. И ступать за черту этого круга неприятно.
Будто шкуру сдирают.
– Я… был счастлив, – Мишка запинается, впрочем, ему хватает силы признать свою слабость. – Сперва. Ненадолго. Я возвращался домой. И на меня смотрели с любовью. Моего слова ждали. Любого. Что бы ни сказал, это принималось с восторгом. Моя просьба, любая… я мог отправить ее гулять по улицам нагишом. И она пошла бы. Без сомнений. Без раздумий. С восторгом даже, ведь меня это порадует. Понимаешь?
Лешек склонил голову.
А вот и кровь.
Она здесь подолгу не уходит, стоит на камне лужицами, не засыхает, не меняется… напоминает, что и Лешек давно уж не свят.
– Я… мне будто подделку всучили. Сахарный такой крендель, только из гнилой муки. И ласки… какие у нас были ночи, пока я не понял, что… лучше уж с поганой девкой, чем с нею… с такою. Я долго маялся, а потом снял воздействие, насколько это было возможно. Я надеялся, что сумею объяснить. Я ведь… я хорошо с ней обращался. Не бил. Не унижал. Я дом купил ей красивый. Платьев и…
– И волю отнял.
Мишка упрямо тряхнул головой, а потом вцепился в седые пряди.
– Она… она выслушала. Как есть выслушала. И клятву приняла, что я больше никогда… ни словом, ни делом… никогда не причиню ей вреда. Не обижу. Не позволю обидеть. Я готов был сочетаться с нею браком по нашему родовому обряду, мне плевать было, что скажет Ветрицкий. Да и на всех остальных. Кажется, именно тогда я стал думать, что престол мне не слишком и нужен.
– Она… – Лешек остановился перед дверью, лишенной засовов.
– Она ничего не ответила. Попросила оставить ее, дать время подумать. И я оставил. Я ж не знал, что она решится на… такое…
Дверь отворилась беззвучно.
Пахнуло в лицо гнилью, и вонь эта заставила Лешека поморщиться. А вот спутник его запаха будто бы и не заметил.
– Я почувствовал неладное, но… не успел. Почти успел. Человеку не так просто себя убить, и… я не позволил. Я позвал целителей. Лучших целителей, которых только можно было купить. Я… я готов был жизнь отдать, лишь бы она жила. А Ветрицкий обозвал меня идиотом, который сам не знает, чего ему надо, покорности или вот этого вот… по-его выходило, что все-то у нас было преотлично. С-скотина…
В хранилище по-прежнему спокойно.
И вспыхивает свет.
Он тусклый, неровный, неспокойный даже. Оживают сокрытые сокровища, они сонны, неспокойны, и сила, в них укрытая, далека от светлой. Впрочем, свет и тьма давно уже сроднились здесь, внизу.
– Целителям удалось залечить ее раны, но удержать душу, заставить вернуться в тело… Она теперь кукла, понимаешь? В ее глазах пустота. И я устал ее видеть. Мне… мне было сказано, что я сам виноват, что если бы действовал аккуратней или хотя бы был последователен в своих желаниях. Что ее надо убрать и найти другую. Только тогда-то я понял, что другой не будет. И я убил этого придурка. Потом. После. Сначала вытянул у него все, что Ветрицкий знал. А знал он, поверь, многое.
Шапка Мономаха с виду была именно шапкой.
Некогда роскошною, подбитой собольим мехом.
Ткань укрывали золотые пластины с чеканным узором. И вроде буквы знакомые, но начинаешь глядеть, и плывут, мешаются, не позволяют прочесть, что же там такого написано. Верно, нечто донельзя важное. Батюшка Лешеку сказывал, что человек, который сумеет прочесть зачарованную фразу, обретет силу небывалую.
На кой ляд она нужна только?
Вон Лешеку хватает и той, которую он оседлать сумел.
– Древние роды́… гордые роды́… давным-давно они пришли на эту землю из страны, которой не стало. И принесли с собою свет силы, покоривший дикие народы. Они дали им многое, взамен ставши владыками новой страны, – Мишка отстранил Лешека и сам подошел к шапке. – И самые сильные из них провозгласили себя стоящими выше прочих, а прочие смирились, ибо не было средь них никого, кто мог бы бросить вызов и остаться в живых. А может, дело в том, что земель хватило всем. И рабов, которые сами не знали, что они рабы, но глядели на хозяев с восторгом, как на богов… Ты знал?
– Легенды…
– Может, и так… Возьмешь ее?
Это уже не вопрос, а просьба, и Лешек протягивает руки к венцу, который лежал в сокровищнице не одну сотню лет. Он смахивает незримую пыль с меха, трогает ледяное золото. И вспыхивают каменья.
