– Сам разберусь.
– Разберись, – Мишка поднял руку. Двигался он медленно, то ли опасаясь, что от резкого движения драгоценный венец упадет, то ли просто сил не было. – Но не обижай. Пожалуйста… сошли куда, если уж на то пошло… и братьев моих… Егорка умный, засранец, ему бы учиться, но младшенький… матушка в нем души не чает… и ей скажи, что мне жаль. Я дурак был… корона, власть… на хрена они нужны? Если б не корона и власть… если бы… глядишь, хорошая бы пара получилась… купчиха и мелкий помещик. Как думаешь?
– Думаю, что тебе бы не тратить силы, – Лешек поднял один из негодных камней, покрутил и кинул в ларец, подобными каменьями доверху наполненный. – Глядишь, и живым останешься.
– Чтобы на плаху?
– Кто ж тебя на плаху сошлет? Слишком много объяснять придется. Нет, удавят потихоньку, и все дела.
– Спасибо за откровенность.
Кровь пошла из уха, и Мишка закрыл глаза, скривился.
– Больно.
– Тогда сними.
– Нет… я должен… ее вернуть… иначе все зря. Понимаешь? Заговор этот дурацкий… смешно, они там ждут, что сейчас я поднимусь с этой шапкой и заставлю всех склониться передо мной… К слову, передай Егорке и остальным, бомбы бы не взорвались, не взорвались бы… Мне просто надо было, чтобы… чтобы все думали, что оно по-настоящему.
Кровь пропитывала рубашку.
И запах ее, сладковато-горький, отчего-то цветочный, заставлял Лешека морщиться. От тех, которых он принес в жертву Книге и, как выяснилось, зря, пахло иначе.
– Чтобы… на краю… ты не представляешь, до чего сложно найти кого-то, кто сможет не просто пойти, но вернуться… я… ее… долго… так долго… угасший род… слишком много их угасло… Дымовы некогда славились своей способностью возвращать… души… только… они боялись… сперва надеялся на свягу… но она… слишком… другая… могла унести не туда, ей разницы нет, к живым или мертвым… а Гнёздина… обыкновенная девочка с необыкновенной кровью… баронесса.
От смеха у Мишки кровь горлом пошла, но он лишь сплюнул под ноги.
– Я… наблюдал за ней… за всеми… тот пустырь… она сумела переступить через себя… сумела достучаться до мира, только… сама не поняла, как оно произошло. Все-таки… надо что-то делать с этими… уходящими знаниями… многое потерялось и еще больше потеряется, если…
– Сделаем.
– Хорошо… никому не верь… из тебя выйдет отличный император, правда, не обижайся, если после сегодняшнего Кровавым прозовут.
– Ничего, – Лешек кривовато усмехнулся. – Как-нибудь да переживу…
– Куда ж ты денешься… заметь, твою… матушку… я не тронул… мог бы… те, кто пришел… в архивах родов много интересного… раньше мир принадлежал не только людям… и иные отнюдь не своей волей его уступили… есть способы… но… я решил, что с Великим Полозом мне не с руки ссоры затевать… да и зачем…
– Помолчал бы ты уже, смертничек.
– В гробу намолчусь, – Мишка вытер кровь рукавом. – Думаешь… успеют? Она ушла… рыжая… это огонь… раньше… их предки… могли из волос вязать нити, по которым спускались в мир мертвых… и там… уже там…
Он запнулся, застыл, и Лешек даже подумал было, что сердце безумного его родственничка вот-вот остановится, но нет, сдюжило, застучало ровно и быстро.
– Больше… не с кем… все от меня чего-то ждали… титулов… земель… представляешь, порой ругаться начинали, деля то, что им не принадлежит… или друг под друга заговоры плести… заговоры в заговоре… смех один.
Смех. Горький.
Что там, наверху, творится? Справляются ли? В Керненских Лешек уверен. И в Таровицких. И… Но все одно без пострадавших не обойдется, вопрос лишь в том, кто пострадал и насколько серьезно.
Кровавый, стало быть…
Митька скажет, что репутацию такую грех не использовать. Используем-с… в хозяйстве все пригодится, даже дерьмовая репутация.
– А просто чтобы… по-человечески… я с Хеленой. Запомни… Дубовая улица, седьмой дом… она… я занимался, как целители велели… заставлял ее вставать. Водил. Купал. Я… заботился о ней. Только… она все одно слабой будет. И растерянной… и не позволь ей глупость совершить. Обещаешь?
– Если выйдет, то не позволю.
Лешек старался не давать несбыточных обещаний.
– Хор-рошо… ты… никому не верь… и не думай… я давно понял… если бы не я, они бы другой способ… другой план… придумали бы… нашли бы, как ударить… а я…
Он все-таки захлебнулся кровью, уже густой, почти черной.
А потом осел на пол.
И шапка с ним. Она при падении не слетела, но наползла на лицо, впилась в него грязным обтрепанным мехом, присосалась накрепко. И Лешек, лишь тронув золотой купол, украшенный золотым же крестом, руку убрал.
Жертва была принесена.
И жертва была принята.
Оставалось надеяться, что все не зря…
А Митьке поставить на вид, что у него за контора… и сам он… вона какой-то проходимец про зазнобу рыжую ведает больше, чем Митька с его сотоварищами.
Главное, чтоб и вправду вернулась, где бы она не оказалась.
Лешек дождался, пока шапка насытится и, отвалившись, съедет в стороночку. Подняв ее, потяжелевшую, он вернул шапку на каменный постамент и, покачав головой, сказал:
– Что ж ты так-то? Могла бы и в живых оставить. Неужто мало тебе было?
За плечом будто вздохнул кто-то с укоризной: мол, зря ты так, змеев внук. Неужели не понимаешь, что не всякая жила – золотая и не вся кровь годится, чтобы путь открыть.
Да и равновесие хранить надобно.
Откудова ушло, там ныне и прибыло. И сие справедливо есть.
Пусть так.
Лешек склонился над телом, раздумывая, тут его оставить или выволочь из сокровищницы? Впрочем, стоило коснуться, как тело вовсе рассыпалось пылью, а та легла на камень, чтобы в камень и уйти.
Вот оно как…
Может, и к лучшему.
Поднимался он с тяжелым сердцем, и было искушение шаг замедлить, постоять еще немного в тиши подземелий, а то и вовсе к матушке заглянуть, проверить, как она… линька до сроку – дело нехорошее. У Лешека самого время подходит, вон на спине шкура чесаться стала, а это наивернейшая примета.
И если он вдруг задержится…
Есть еще камень с личиной. Отец найдет кому всучить, а Лешек… заслужил отдых в тишине. У него, между прочим, душа болит, любовью обманутая.
Нет.
Он заставил себя идти быстрее.
А по лестнице вовсе бегом поднимался и уже наверху, встретивши гвардейца в темно-зеленой форме, выдохнул. Стало быть, отец и в городе управиться успел, и во дворце порядок навел.
Лешека пытались остановить трижды.
Еще несколько раз просвечивали камнями, опасаясь, что он – это вовсе не он, а некто, нагло царевичеву личину сперший.
