– Как вы можете так спокойно об этом говорить?!
Казалось, он меня ударит. На виске пульсировала жилка, скрипели зубы. Да уж, Ималь, надо думать, прежде чем говорить, – мысленно пнула себя, не отводя взгляда.
– Огонь для драконов не просто искры в крови, которые помогают им перевоплощаться! Это их жизненная сила!
– То есть, – я перевела взгляд на Лоркана, находя ответ в его дрожащих ресницах и побелевших губах, – лишившись огня…
– Дракон умирает, – припечатал Снорре, на мой взгляд, слишком громко. Но теперь я познала всю глубину отчаяния, которое охватило капитана от моего слишком легкомысленного ответа.
– Что же делать? – я всхлипнула, впервые за долгое время давая слабину. В уголках глаз подозрительно защипало. Снорре медленно опустился на колени перед тюфяком, заглядывая Лоркану в лицо. Плевать он хотел, что белая ткань мундира вся в пятнах и разводах от грязи, тревога за Девятого Дракона затмила все остальные чувства.
– Я не знаю, Ималия. Я не знаю.
Чуть позже капитан сменил меня у постели Лоркана. В камеру никто не заглядывал, но я бы не удивилась, заметив на потолке любопытный глаз – человеческий, конечно же. В Кулунтаре практиковали такие шутки, непосвященные в местные традиции реагировали вполне ожидаемо: визжали, бросали на пол столовые приборы и пытались сбежать подальше.
Клетка, в которой нас удерживали, была девять шагов в длину и примерно столько же в ширину, быть может, чуть меньше. Каменный потолок нависал над нами, грозясь вот-вот рухнуть. Снорре, со своим ростом, подпирал его макушкой. Я прошлась, разминая затекшие от неподвижного сидения ноги и спину, а затем, подтянувшись, выглянула через оконце наружу.
Заросли терновника колыхались под неощутимым ветром, а где-то в отдалении тревожно, с надрывом, пел соловей. Я прикусила губу, чувствуя как из трещин сочится кровь. Ее соленый привкус отрезвлял. Прикрыв глаза, я мысленно вознесла короткую молитву, призванную обратить на меня внимание Селофиссар. Я давно уже не обращалась к ней за помощью, не благодарила за покровительство, которое она оказывала своей заблудшей дочери далеко от родных земель, и богиня имела полное право игнорировать мои молитвы.
Я не стала просить о знаках, слишком это было эфемерно. Я взмолилась о помощи, в которой больше всего нуждалась: Лоркан стал дышать чаще, дрожь сотрясала его тело, и Снорре впадал в тихую истерику, какая удается только мужчинам. Они всегда проживают все внутри, не выпуская чувства наружу, тем самым разрушают свою тонкую душевную организацию.
Молитву пришлось произносить трижды: два раза меня сбивало рваное дыхание и полустон, сорвавшийся с губ князя. Но на третий раз все прошло как надо – короткая формула звонко и четко прозвучала в голове, настраивая на нужную волну.
“Селофиссар, если ты слышишь – помоги! Ты же хотела, чтобы я помогла ему, неужели ты не знала, что за испытания ждут нас впереди?” – я крепко зажмурилась, стискивая зубы, чтобы не допустить ни единой слезы. Не время рыдать!
Тишина, и только соловей все так же пел в терновнике, то ли проклиная свою соловьиную долю, то ли оплакивая иную потерю. Ну, а чего я ждала? Что с неба свалится решение, которое спасет Лоркана от неминуемой гибели? Наивная.
Терновые ветки зашевелились, острые шипы длинной с ладонь заходили из стороны в сторону. Не узнать платье с чужого плеча, на котором стало еще больше дыр, чем раньше, было невозможно. Марна раздвинула заросли терновника, и тот втянул иглы, словно опасался поранить гостью. Я моргнула, думая, что мне показалось, но нет. Кустарник действительно льнул к ведьме, оборачивался вокруг запястий и щиколоток, словно щенок припадает к своему хозяину в поисках ласки.
– Марна! – прошептала я, зная, что та обязательно услышит. Ведьма вздрогнула, как испуганное животное, и задрала голову, безошибочно отыскивая нужное окошко. – Марна, это ты!
Едва встретившись со мной глазами, Марна рванула назад, в терновник, скрываясь из виду. Я подождала немного, но спустя несколько минут стало ясно, что Марна и не думает возвращаться. В груди что-то тихонько звякнуло и смолкло, как будто порвалась натянутая струна.
– Последняя надежда растаяла как дым, – казалось, если пошевелюсь, то разочарование, заполнившее меня до краев, выплеснется на пол, прожигая в нем дыры. Я опустилась на холодный пол камеры, очень аккуратно и медленно, и уткнулась лицом в ладони. Самое время было предаваться отчаянию.
Глава 24
– Марна? – переспросил Снорре и поморщился, как будто ему отдавили ногу. – Ималия, вы повредились в уме? Поверьте, ведьма давно уже на полпути к Геммину. Лучше подумайте над тем, как облегчить страдания князя!
Капитан весь извелся, а от нервного напряжения в его речи стали явными характерные нотки северного диалекта. Я тоже была на взводе: неизвестность и ожидание выматывали сильнее прямой угрозы. Я даже надеялась, что вот-вот Ба’Дияр распахнет дверь и шагнет в темницу. Проще смотреть в глаза страху, нежели ждать, пока он нападет из-за угла.
Привалившись к стене спиной, я прикрыла глаза. Платье было окончательно погублено, не о чем было печься: не хватало куска ткани, из которой я сделала платок для Лоркана, да и от паутины белый подол пошел разводами и пятнами.
– Облегчить страдания, говорите? Так разбудите его, Снорре, быть может Лоркан согласится взять в жены хозяйку княжества оживших кошмаров, и наши общие страдания закончатся? – яд сам просочился в голос, и мне стало стыдно. Снорре переживал за Лоркана не меньше моего, но их связывала дружба и крепкие узы преданности. А что связывало с ним меня? Контракт о найме, составленный придворным магом?
– Закончатся? О, нет, они только начнутся! – прошипели из стены мне прямо в ухо, и я подскочила на месте, зажимая рот ладонью. Не пристало леди визжать, словно девице из таверны, увидевшей за стойкой мышь. Снорре сорвался с места, закрывая собой Лоркана, который до сих пор пребывал в беспамятстве. Промежутки бодрствования становились все короче, князь почти не приходил в себя.
В стене что-то зашуршало, настойчиво и сердито, но я не смогла найти в себе сил сдвинуться с места. Так и следила одними глазами, как через плотную кирпичную кладку темницы протискивается тень и озирается, разглядывая скудную обстановку темницы.
– Так вот как она во дворец пробиралась, – каким-то траурным голосом произнес Снорре, заметно расслабляясь, – а я-то думал!
Что он там себе думал, мало кого интересовало. Марна, чья тень постепенно, капля за каплей, наливалась цветом, выглядела почти взбешенной:
– Знала бы, что вы сюда направляетесь, связала бы по рукам и ногам и отправила в Аралион!
В ней клокотала праведная ярость, на вечно бледных щеках играл румянец. Я не смогла сдержать улыбки, ведь за минуту здесь ведьма произнесла больше слов, чем за год в Геммине. И держалась гораздо увереннее, не пугалась суровых взглядов Снорре, словно тот мог убить одними глазами. Неужели злость придавала ей столько сил?
