История любит повторять саму себя, раз за разом, до бесконечности. Много лет назад Вергельд, Дракон-Отец, сжег крылья брату и изгнал его. В ту ночь Лоркан, через боль и кровь, опалил крылья Вейлин, проклиная ее на вечное одиночество в изгнании.
Крылья ее вспыхнули как факел, кожистые перепонки лопнули и обуглились. Небо над Геммином наполнилось горьким, отчаянным ревом – даже стремительно падая, Вейлин не оставляла надежды задеть Лоркан хотя бы когтем, утащить его за собой. Но истинная форма не любит пренебрежения, без крыльев дракон теряет свой облик, но и человеком обратиться не может. Покрытое чешуёй тело рухнуло на площадь Святилища Дракона и затихло. С холма не было видно деталей, но одно мы знали точно: возмездие, о котором грезила и Вейлин, и Эрооло, не состоялось.
Я обессиленно опустилась на землю, закрывая лицо ладонями. Меня преследовал запах пылающей кожи, тлеющего дерева и чужой крови. Но в то же время, я испытывала невыразимое облегчение. И хватала воздух ртом, как рыба, вытащенная на берег. Когда ты наблюдаешь чужие страдания, или сам оказываешься на грани между жизнью и смертью, на ум сразу же приходят обещания. Те, что ты давал себе или другим, но не находил времени исполнить. У меня их было столько, что голова кружилась: приютить Марну, наладить отношения с отцом, провести больше времени с матерью, вернуться в Цурион и принять титул наследной княжны. Теперь к этому прибавилось еще одно – открыть Лоркану свои чувства, что острыми лезвиями раздирали мне грудь, не давая сделать вдох. Решусь ли я?
Пока я размышляла о том, как именно сложится теперь моя жизнь, Марна напряженно всматривалась в горизонт. А затем невнятно воскликнула, указывая куда-то вдаль и вырывая меня из капкана собственных мыслей. Я подняла голову, перебарывая необыкновенную слабость. Мне казалось, что ничего выдающегося я увидеть уже не смогу: крыши Геммина все еще тлели, повсюду валялись обломки домов, попавших под удары драконьего хвоста, а дворец за спиной лежал в руинах. Но я ошибалась.
Рубиновый дракон исчез. Облик сползал с Лоркана медленно, как будто тот не мог разом избавиться от хвоста или крыльев. Броня облетала постепенно, усеивая мостовую ворохом мелких переливающихся чешуек. И только крылья еще некоторое время трепетали на ветру, не позволяя рухнуть на землю камнем, но и те вскоре растаяли, втянувшись в тело.
Лоркан упал на мостовую, и звук соприкосновения тела и камня набатом отозвался в моих ушах.
Седовласый лекарь, угрюмый и озабоченный, старательно перечислял все травмы Лоркана, загибая пальцы. Едва сдерживая нервическую дрожь, я обнимала себя руками и не сводила глаз с белой двери, за которой располагалась спальня князя. Туда меня не пускали уже несколько дней, но и лекарь отчитывался не передо мной. Он докладывал хмурому Снорре о самочувствии князя, игнорируя мое присутствие у дверей: не отвечал на вопросы, не обращался ко мне лично, проходил мимо молча, когда направлялся к пациенту.
Все это время я не покидала дворец. Один раз лишь спустилась с холма, оставляя за спиной обломки ажурных башен и кованной ограды, чтобы навестить давно покинутый дом. Огонь его не тронул, только полопались от жара драконьего огня окна, да закоптились светлые стены. Внутри было тихо и печально, как будто дом тосковал по мне, но ожил, едва я переступила порог. Но теперь, после всего, что случилось, я была здесь чужой. Золотой венец княжны Цуриона давил на виски, но и снять его я не могла. Скиталась по комнатам, рассматривала обстановку, выбранную с любовью и трепетом так, как будто видела ее впервые.
Огонь над Геммином потух, жители столицы постепенно возвращались к привычной жизни, но… Вернуться в привычную колею было не так-то и просто. Гвардейцы зачищали город от каменных стражей, которые после поражения попрятались, как мыши по норам: на чердаках, подвалах, конюшнях. Парочку обнаружили даже в экипаже одной чрезвычайно уважаемой семьи, когда те пытались скрыться из Геммина, обрядившись в платья хозяйки.
Специальные отряды из солдат и добровольцев прочесывали предместья Геммина в поисках затаившихся врагов, но с каждым днем их становилось все меньше. Те, кого не успели схватить раньше, давно сбежали в Тюрр, чтобы среди льда и снега восстановить силы.
Асту поймали, когда она во весь опор направлялась к границе. Теперь она коротала дни в сырой и узкой темнице, по соседству с камерами Вейлин и Одхана. Последнего обнаружили без сознания на разрушенной дворцовой лестнице, когда Снорре со своими людьми зачищал дворец от врагов. Я тенью следовала за ними, не находя себе места и сходя с ума от беспокойства за Лоркана. И стала свидетельницей его ареста.
Одхан очнулся, когда ощутил прикосновение холодной стали к своей шее. Глаза его потеряли холодный синий оттенок, вновь наливаясь зеленью, но оставались такими же колючими.
– Что он предложил тебе за предательство? – сухо спросил Снорре, не опуская оружия. Меч прижимался к горлу Одхана так плотно, что одного неверного движения хватило бы, чтобы покончить с колдуном навсегда. Одхан обвел собравшихся рядом с ним мутным, ничего не выражающим взглядом. Половина его лица была покрыта глубоким ожогом, оставшимся в напоминание об атаке Марны, и когда Одхан усмехнулся, мне стало жутко. Не лицо, а маска, пугающе безразличная и уродливая.
– Власть, – еще одна усмешка, куда более язвительная, – и все, чего я не мог добиться сам.
Эрооло беззастенчиво использовал в своих целях всех, до кого мог дотянуться. Загребал жар чужими руками, а когда не вышло, сбежал, даже не оглянувшись. Я смотрела, как гвардейцы уводят Одхана: кожаные ремни, что сдерживали его силу, давно лопнули, но магии в нем оставалось две капли. Могущественный волшебник в мгновение ока стал обыкновенным человеком, ведь Эрооло, покидая его тело, забрал с собой и его дар в виде компенсации.
Его увели, но даже тогда он не опустил головы, упрямо глядя перед собой. Одхан проиграл, но не сдался. Сожалел ли он о предательстве? Вряд ли кто-то смог бы ответить на этот вопрос.
– Как себя чувствует князь? – Мерани неслышно приблизился со спины, опуская на мое плечо ладонь. Он пытался ободрить меня, внушить мысль, что все кончено, но я не могла и глаз отвести от белоснежного полотна двери. Час назад туда тенью проскользнула Марна, и с тех пор в коридоре никто не появлялся.
– Не знаю, – голос мой звучал глухо и обреченно. Но я не позволила себе дать волю чувствам – расплакаться, раскричаться, требовать аудиенции. Меня не пускали внутрь, в темноту и прохладу спальни, по личному приказу Лоркана. Первое, что он сделал после того, как очнулся – распорядился, чтобы я держалась от него подальше. И от осознания этого факта ныло сердце.
Марна и Снорре часами проводили время у постели князя. Я слышала о том, что укус Вейлин едва не стал смертельным; о том, чтобы пересчитать все переломы и вывихи, не хватило бы пальцев двух рук; о том, что Марна и лекари помещают его в целебный магический сон, чтобы дать отдохнуть от бесконечных болей. Кости срастались тяжело и болезненно, прокушенное плечо гноилось и сочилось серой жижей с мерзким запахом. Я ловила вести везде, куда могла дотянуться: из шепота, которым обменивались капитан и ведьма; из сплетен слуг и горничных; из слухов, что гуляли по восстающему из обломков Геммину.
