– А почему тогда вам новую форму не заказали? – с невинным видом уточнила я, рассматривая свое отражение в трехстворчатом зеркале, которое мастер Делрин принес с собой.
– Язык у вас действительно длинный. Может, укоротить? – усмехнулся капитан, не отрывая взгляда от книги. До этого момента он ни разу не проявлял интереса к чтению, а сегодня то и дело отпускал глубокомысленные замечания, призванные подчеркнуть богатый внутренний мир и широту интересов. Я подавила смешок – мужчины такие смешные. Стоит отдавить ему хвост, как он наизнанку вывернется, но докажет, что ты неправа.
На замечание Снорре о длине моего языка я не удержалась от колкости:
– Если кто и сумеет заставить меня замолчать, то точно не вы.
Капитан подмигнул мне поверх раскрытой книги, словно признал ответ достойным положить конец спору.
– Медленно повернитесь, – мастер Делрин надсадно закашлялся, раздражаясь пуще прежнего. Старик давно мучался легкими – последствия давней болезни, которая терзала его долгие десятилетия, но до конца так и не отступила. Швея, не успевшая за командой, промахнулась и пребольно кольнула меня иглой. Металл наполовину вошел в тело, вызвав у меня стон боли. Снорре, как по щелчку, подорвался с места:
– Что случилось?
– Умерьте пыл, капитан, – я поморщилась, останавливая побледневшую от волнения девчонку, которая излишне резво потянулась исправить ошибку, – без вас справимся. Булавки и нитки – женское дело, не так ли?
Капитан вспыхнул и вернулся на свое место с гордым видом: теперь уж точно двадцать раз подумает, прежде чем вмешиваться не в свое дело. И все же, думала я, миллиметр за миллиметром, вытаскивая иглу и наблюдая, как кровь скатывается по руке и капает на паркет. Что ему здесь надо? Проследить за тем, как мне сотворят новое платье?
– Кобыла безрукая, – Делрин цыкнул, стремительно приблизился и отвесил помощнице пощечину. От гулкого звука удара я вздрогнула, на щеке девушки расплылось отвратительное багровое пятно. Задрожав, она уткнула взгляд в пол, не в силах двинуться от страха и боли. Снорре насторожился, как охотничья собака.
Меня захлестнула волна негодования.
– Господин Делрин, – я спрыгнула со скамейки, наплевав на то, что несобранные части платья, лоскуты ткани и кружева посыпались под ноги первым снегом, – если вы будете так относиться к своим работникам, они прекратят с вами все деловые отношения. А зная ваши привычки, смею утверждать, что дело ваше долго не выстоит.
Портной неприятно ощерился, отступая назад и складывая руки за спиной:
– Она не работница мне. Она моя внучка. А вам, леди Ималия, стоило бы быть повежливее. Теперь я понимаю, отчего я до сих пор трачу на вас долгие метры белого атласа.
Подобное заявление можно было принять за оскорбление, но я сумела сохранить спокойствие. Внучка Делрина приняла мою рук и помогла ей подняться на ноги.
– Я непременно передам князю, что вы отказались со мной сотрудничать, – портной отрывисто поклонился, улыбнувшись мне с затаенным злорадством, – не сомневаюсь, он будет чрезвычайно недоволен этим обстоятельством.
В момент, когда за Делрином оглушительно захлопнулась дверь, девица, прижимавшаяся ко мне, разрыдалась.
– Не могу так больше! Не могу! – выла она в голос, заламывая руки. Остальные швеи, сбившись в стайку, смотрели на нее с сочувствием и досадой.
Я застыла, не зная, что предпринять: плачущие девицы были больше по части Снорре или Лоркана. Их точно можно было представить в подобной ситуации: красивая женщина падает на грудь, а он с достоинством успокаивает зазнобу, чтобы на прощание получить пылкий поцелуй с намеком на продолжение.
– Он всегда так себя ведет? – я не замечала за мастером Делрином подобных вспышек ярости. Хотя, о какой ярости может идти речь, если удар внучке он ответил с совершенно безразличным лицом? Размеренно, продумано. Он хотел причинить боль, а не поддался гневу.
– Нет, только недавно стал… странным. Несколько недель назад – пуф!-и все, – девушка передернула узкими плечиками, утирая слезы, – его вся семья боится.
В голове звякнул колокольчик предчувствия:
– После визита во дворец? Он же был здесь не так давно, верно?
Внучка Делрина посмотрела на меня с подозрением: глаза опухли от слез, кончик вздернутого носа покраснел, сделав россыпь веснушек только ярче.
– Как вы узнали?
Я переглянулась со Снорре: тот с каменным лицом сжал в руках книгу так, что затрещала обложка. Он знал, о чем я думаю. Это читалось в голубых глазах, в застывшей, неестественной позе.
– Откуда вы знаете? – девчонка дернула меня за рукав, заглядывая в лицо. Она была совсем юной, едва ли год назад отпраздновала совершеннолетние, и мне было ее жалко до слез. Что я могла ей ответить? Что ее дедушка, и без того не самый приятный человек в Геммине, подвергся процедуре, которая полностью извратила его сознание, превратив в монстра? Но и лгать я ей не могла.
– Вас он тоже бьет? – я повернулась к швеям, которые продолжали прятать глаза. Честного ответа я не ждала, но была удивлена тем, как одна из них с жаром воскликнула:
– Нет, конечно же! Только ее…
Неприятно удивленная самодовольством, которое звучало в голосе девчонки, которая была чуть старше Лиди, я погладили внучку Делрина по встрепанным рыжим волосам.
– Я поговорю с придворным магом, – изобразить улыбку было непросто, но я справилась, – он что-нибудь придумает.
Надеюсь, он сможет исправить то, что натворил. В противном случае, Лоркану придется искать нового придворного мага, уж я об этом позабочусь.
* * *
Когда швеи удалились, я повернулась к Снорре, надеясь услышать его мысли на счет Делрина, но он без отрыва таращился в окно, которое, как и многие в этой части дворца, выходили в княжеский сад.
Ничего примечательно в саду не было – суетились слуги, устанавливая необходимые декорации для приема, расставляя вазоны со свежими цветами, подравнивая фигурные кусты. Из-за толстого стекла нельзя было разобрать ни слова, но широкие улыбки и распахнутые в хохоте рты демонстрировали, что каждый в этом проклятом дворце, во всем Геммине, да что там – во всем Аралионе, был рад княжеской помолвке. Помолвке с призраком, ведь невесты у Лоркана еще не было и впомине.
– Что?… – начала я и осеклась. Причина столь пристального внимания капитана к парку стал ясной, как белый день. Между слугами, крадучись, гуляла Марна. Платье ее за несколько дней обветшало еще сильнее: подол выглядел древними лохмотьями, один рукав совсем оторван, а на втором – бурые пятна.
– Ведьма, – прошипел Снорре, но вставать не спешил. Он смотрел на Марну, которая плутала по лужайке, с такой ненавистью, что я испугалась – чем же она так ему насолила?
Ведьма двигалась слегка неловко, как человек, который при каждом повороте или шаге испытывает резкую, пронизывающую боль. Левая рука, обмотанная грязной тряпкой, была прижата к груди, и Марна баюкала ее как плаксивого ребенка, не желающего уснуть.
