– Что теперь? – спросил его Альдо.
– Теперь ждать недолго, – ответил тот. – Вероятно, сегодня, если нет – завтра, я думаю. Он будет здесь.
Альдо понял, что Фолько настроен убивать. Он жаждал сражения, что было для него не характерно. Это из-за племянницы, из-за того известия, которое они получили у Россо.
Альдо хотелось сказать, что смерть Адрии не имеет никакого отношения ни к Фолько, ни к тому, что он позволил ей на время стать одной из них (по ее собственному желанию). Что события в Мачере стали результатом предательства, только его, ну еще, отчасти, невнимательности ее отца и, вероятно, ее собственной безрассудной храбрости (впрочем, нет, этого он не сказал бы).
Как бы там ни было, все это никак не связано с тем, что делал Фолько или что Адрия делала для него.
Это не имело значения. Смерть есть смерть, Фолько горевал, они находились там, где находились, и Теобальдо Монтикола приближался.
Альдо ненавидел Монтиколу ди Ремиджио. Возможно, даже больше, чем его кузен.
* * *
Мне действительно казалось странным, что Монтикола так спешит на Запад.
Весна еще только начиналась, и, несомненно, он бы еще успел попасть внутрь Бискио до того, как явится какое-нибудь войско, чтобы осадить город. Возможно, думал я, Монтикола хочет попытаться отрезать ту меньшую часть армии Фиренты, которая везет артиллерию? Но тогда он должен был бы выслать вперед кавалерию, а не ограничивать ее скорость пехотой и повозками.
Я смирился с тем, что не понимаю его, а просто присутствую.
Почему я должен понимать военные действия? – думал я. И хочу ли я их понимать?
Однако я этого хотел, в каком-то смысле. Война, и тогда, и теперь (столько лет спустя), – это театр, в котором мужчины играют свои роли, проверяют себя; это способ продвижения вперед в этом мире, сквозь него. По трупам других людей, конечно, – но никто из нас не был рожден в такое время, которое гарантирует мир и красивую жизнь.
Мой учитель Гуарино пытался привить некоторым из нас мысль о том, что есть и другие способы отличиться и возвыситься, даже управлять делами и отношениями между городами и государствами. Однако почти все его ученики были детьми из могущественных семейств, и он не очень-то преуспел в своем учении. Теперь я могу выразиться так: он пытался войти в узкую бухту против встречного ветра.
Однажды поздним утром я понял, где мы, – с тех пор прошел всего один год, и это было одно из мест, сыгравших важную роль в моей жизни.
С левой стороны от дороги лежали поля; река текла справа, за ней раскинулись поля в низине, затем местность повышалась в направлении леса. Именно здесь я догнал небольшой отряд из Ремиджио; мы все ехали посмотреть на скачки в Бискио.
Мы миновали холм и одинокое дерево, к которому я мчался во весь опор, чтобы сохранить коня, которого по-прежнему любил. Недалеко отсюда должна стоять обитель, где жил молодой священник, вставший на дороге перед Теобальдо Монтиколой и отрядом его людей (и его элегантной любовницей). Интересно, что произошло с тем священником? Вероятнее всего, ничего, подумал я. Наверное, он за стенами, которые мы вскоре увидим, все так же читает бесконечные привычные молитвы. Прошло так мало времени. Он, должно быть, продолжает благочестивую и спокойную жизнь под ритмичный звон колоколов и смену времен года.
Всадник возвращался к нам галопом, поднимая пыль на дороге. Он резко натянул поводья перед Монтиколой и сказал достаточно громко, чтобы услышали все, кто был рядом:
– Он уже здесь! Прямо впереди нас, мой господин! На другом берегу реки, в поле за монастырем. Д’Акорси! Его армия!
Монтикола ди Ремиджио улыбнулся, а потом рассмеялся.
– Конечно, он здесь! – воскликнул он. – Давайте поедем и повидаем дорогого Фолько. Моя жизнь была слишком долго лишена этого удовольствия!
Я тоже поехал и поэтому могу рассказать эту историю.
Теобальдо двигался вдоль берега реки. На другом берегу виднелась обитель. Проехав немного на запад, мы перешли вброд узкую, быструю речку. Артиллерия осталась на этой стороне. Я тогда задавал себе вопрос, не могут ли нас атаковать в то время, как мы переправляемся через реку, но не этому суждено было случиться здесь и с этими двумя людьми. Навстречу гонцам Фолько были отправлены люди с нашей стороны.
Я видел, как наши солдаты начали строиться на поле. Армия Фолько уже стояла на западном берегу, мы заняли восточный, точнее, восточный берег заняла наемная армия Теобальдо Монтиколы. Какое-то мгновение мне казалось, что я не имею никакого отношения к происходящему, но потом принял противоположную точку зрения: я здесь представляю Серессу, а Сересса выступает вместе с Бискио против Фиренты, и это значит, что я на стороне Монтиколы. Так обо мне и будут думать.
Мое личное отношение к этим двум людям не имело никакого значения. Я занимал определенный пост, моя роль определяла мои поступки. Это было новое ощущение.
Одновременно с этим я пытался осознать размеры двух армий, стоящих между рекой и лесом. Несомненно, думал я, несомненно, эти два войска не устроят здесь сражение. Оно приведет к огромному кровопролитию, и обе наемные армии потеряют много людей, это же очевидно. Обитель с ее святилищем, увенчанным куполом, была хорошо видна с того места, где мы находились. Значит, они видели нас всех. Интересно, гадал я, что они думали там, за своими стенами?
Монтикола, стоя на берегу реки с нашей стороны, наблюдал за встречей курьеров на другом берегу.
– Он так и не забыл, – произнес он. – Поэтому мы здесь. Прошло четверть века, а рана до сих пор горит.
Я понятия не имел, о чем говорит герцог, но он обращался не ко мне – ни к кому из нас. Ветер стих. Знамена с волком повисли вдоль шестов, к которым были прикреплены. Знамена Фолько с изображением сокола тоже обвисли складками на шестах. Полдень уже миновал. Нежаркий, приятный день, как я помню. Нежный аромат в воздухе. Солнечный свет, высокие белые облака.
Гонцы, отправленные Монтиколой, с плеском переправились обратно на наш берег.
– Он говорит, что будет рад встретиться с вами, – сказал старший из них.
– Именно так он сказал?
– Это не мои слова, господин, – ответил солдат. – Он предлагает, чтобы каждого из вас сопровождало по два человека.
Монтикола улыбнулся и назвал два имени. Гаэтан из Феррьереса, его лейтенант.
Другое имя было моим. Моим.
Я сказал себе, что это не имеет отношения к тому, кто я такой. Он хотел, чтобы д’Акорси увидел человека из Серессы и понял, что это значит. Я до сих пор считаю, что был в основном прав.
Мы переправились верхом через реку на противоположный берег, мы втроем. Остальные кавалеристы Монтиколы тоже переправились, но несколько западнее этого места, чтобы не мешать встрече или чтобы их не заметили. Течение было быстрым, вода холодной, а берега довольно крутыми. Я заметил ворота шлюза и каналы, идущие от них на север. Их можно было открыть, чтобы полить поля с той стороны.
