Как только завершался розыгрыш имен наездников и для каждого был произвольно определен район города, за который он будет выступать, участников изолировали внутри своего района. Наездники могли приехать из любой местности Батиары (а иногда и из-за ее пределов). Они никак не были связаны с тем городским районом, знамя и честь которого им предстояло защищать, не обязаны были хранить ему верность, и только победивший наездник обретал известность и славу (и значительную сумму денег). В результате многим участникам поступали заманчивые предложения с обещанием довольно крупной суммы от конкурирующих районов за то, чтобы они проявили чуть меньше рвения на скачках, – отсюда и необходимость изоляции.
Конечно, каждый год ходили пугающие слухи о наездниках, убитых после скачек разъяренной толпой «своего» района, если эта толпа пришла к выводу, что наездник не стал выкладываться по полной ради их победы… ну, это, возможно, делалось с целью предостережения, да. Или для того, чтобы просто заставить хитрее маскировать намеренный проигрыш. И все же наездники понимали, что в случае чего подобная хитрость не спасет их от разъяренной толпы местных жителей, многие из которых проиграли деньги. Тем более что далеко не все ставили на знамя своего района против ненавистных соседей. Кроме того, обычно большинство горожан к концу скачек изрядно напивалось.
Можно было подумать, что это лишало потенциальных наездников желания участвовать в жеребьевке. Старайся не старайся, все равно на тебя набросятся в порыве ярости. Но тогда вы недооценили бы размеры той славы, которую завоевывал победитель скачек в Бискио. И разумеется, если наездник побеждал снова или еще много раз, ему больше никогда не приходилось платить за свою выпивку в Бискио, а если ему требовались спутницы на ночь, у него был огромный выбор из женщин, несказанно радующихся возможности провести ее вместе с ним.
Так было до следующих скачек, когда мрачные подозрения возникали снова. В конце концов, кто лучше податливой ночной спутницы мог подкупить наездника из чужих краев в интимной обстановке спальни – собственными прелестями или передав ему предложение от других? Или и тем и другим – страстью и деньгами.
Были и другие способы повлиять на результат скачек. Коней, после того как их распределяли по районам посредством жребьевки, тоже охраняли, но стражников и конюхов можно было подкупить или запугать (угрожая здоровью и жизни жен, детей, родителей) и заставить смотреть в сторону, когда коню дадут какое-нибудь отравляющее вещество.
На скачках в Бискио использовали тонкие и простые седла, а шпоры и стремена запрещались, но подпруги, удерживающие эти седла, могли перетереться или сползти. Наездники все время падали. Иногда их затаптывали, иногда они погибали. Подковы также становились частью игры, если их прибивали чуть слабее, но не снимали совсем, поскольку это было слишком легко заметить.
Распорядители скачек района могли решить, что один конь превосходит девять остальных, и попытаться подговорить того, кто тянул шары в лотерее, вытащить нужный им лот – чисто случайно. Имелись способы это подстроить.
Два стартера, которые опускали веревку, удерживающую коней в начале скачки, могли бросить ее только после того, как один наездник подаст им сигнал жестом или кивком, что он готов – смотрит вперед, свободен, не зажат остальными. В гонке, которая связана с применением физического насилия одного наездника по отношения к другому, вырвавшийся вперед получал большое преимущество. Часто лошадь, рванувшаяся первой от старта, так и шла впереди всех до самого финиша – три круга по овалу площади в центре города, ревущего, запруженного толпой.
Каждый год этот день в Бискио был совершенно непредсказуемым. За неделю до скачек из центра города удаляли представителей наиболее шумных ремесел, а также мясников и уличных девок низкого пошиба. Высокопоставленные гости занимали дома, окружающие площадь, и платили огромные суммы за эту привилегию. В день скачек на площадь набивалось все население города, бедняки толпились вперемешку со свободными и богатыми. Со всей Батиары съезжались люди, чтобы заключать пари, пить и смеяться в весенний день – праздновать окончание зимы и то, что они дожили до начала следующего года.
Некоторым из них предстояло умереть к концу этого дня, но это можно сказать о каждом дне, в любом месте на земле, где вы окажетесь.
* * *
Невозможно отрицать, что Теобальдо Монтикола был мужчиной очень красивым и величественным, тогда как внешность Фолько д’Акорси внушала скорее тревогу, чем другие чувства. Такое же у меня возникло впечатление, когда я увидел его в то утро в нашей школе.
Я поймал себя на том, что не могу отвести от него глаз. Подъехав вместе с Монтиколой к перекрестку двух дорог, где ожидала нас маленькая группа людей, я смотрел именно на Фолько, просто уставился на него, сказать по правде. Я думал, он не заметит, он почти не отрывал глаз от Монтиколы.
Это был человек, пославший Адрию Риполи в Милазию. Но в тот первый день я смотрел на него не только поэтому, дело было в чем-то большем. Как я понял с тех пор, существуют люди, которые приковывают к себе внимание и требуют пространства просто самим своим присутствием, – Фолько всегда был одним из них. Таким же был и Теобальдо Монтикола, учтите.
Рядом с этими двумя синьор Сарди, мой ровесник или мужчина чуть старше меня, казался таким незначительным, несмотря на то что, будучи членом своей семьи, представлял гораздо более реальную власть в мире.
Я был никем на том перекрестке дорог. Просто смотрел и слушал. Мне сразу же захотелось такого коня, как вороной конь Антенами Сарди, хотя это не имело значения. Некоторые вещи никогда не станут нашими: они просто нравятся нам, и мы о них мечтаем.
Я очень ясно запомнил некоторые моменты той встречи. Монтикола заговорил первым, в его голосе звучала насмешка:
– Ну так что, она выжила, твоя ядовитая девушка?
Этот вопрос меня потряс. Я понятия не имел, откуда он узнал о ней, и едва удержался, чтобы не уставиться на него, разинув рот. Антенами Сарди, явно сбитый с толку, быстро переводил взгляд с одного наемника на другого.
Фолько д’Акорси ответил, сохраняя самообладание:
– Очень любезно с твоей стороны, что ты спросил о ней. Она в порядке, Ремиджио. А как поживают твои разнообразные женщины? Которая из них сейчас с тобой? Можно нам выразить ей почтение и полюбоваться ее… нарядами?
Теобальдо Монтикола покраснел и ничего не ответил.
Но немного позже, после того, как молодому Сарди объяснили особенности скачек в Бискио, когда все разворачивались, чтобы ехать к своим отрядам, Монтикола серьезно произнес:
– Акорси, тебе следует знать: если Бискио предложит мне наняться к ним, я соглашусь. Ты должен… вы оба должны это знать.
– Что? Что?! – воскликнул Антенами Сарди. – Что это значит?
Я помню, что Фолько долго смотрел на Монтиколу, потом кивнул.
– Конечно, ты согласишься, – сказал он. – Я говорил об этом Пьеро Сарди перед тем, как мы выехали сюда.
