Шум окружающей ее толпы походил на оглушительные раскаты грома. От него содрогался мир. Темно-рыжие волосы женщины струились по ветру у нее за спиной. Это неправильно, даже неприлично, но выглядит очень красиво, подумала Джиневра.
– А может, и нет! – услышала она крик Гвиданио Черры.
Теобальдо называл его детским именем Данино. Он проделывал это с другими мужчинами, утверждая свое превосходство. Но Джиневра видела, как он бросил быстрый взгляд на молодого человека, которому позволили стоять вместе с ними, потому что это он – Гвиданио, Данио, Данино – принес им сведения о женщине-наезднице, которые могли принести им много денег.
Или не принести.
* * *
Я и по сей день не знаю, что, по моим представлениям, могло произойти, почему я выкрикнул эти слова, когда две лошади приблизились к повороту. Почему я отрицал то, что мы видели: Адрия в ловушке и приближается к смертельно опасной части трека.
Потому что Монтикола был прав: наездник района Башня действительно загнал ее в ловушку. Но я все равно выкрикнул эти слова, до предела напрягая голос, полный страстного желания. Возможно, я желал, чтобы это было так. Возможно, я хотел, чтобы Джад меня услышал там, за солнцем, пока Адрия мчится по направлению к нам и к стене.
* * *
– Священный Джад, бог света, что она делает? – завопил Антенами Сарди, резко вскидывая обе руки. Он не знал, что еще с ними делать.
* * *
Именно ее отец, герцог Ариманно, человек, настолько подготовленный к жизни, что по сравнению с ним Фолько выглядел импульсивным и беспечным, однажды сказал ей – они тогда куда-то ехали верхом, ей было лет четырнадцать: «Всегда старайся иметь что-нибудь про запас, дочь. Где бы ты ни была, что бы ни делала. Всегда можно изменить плохую ситуацию в свою пользу».
Это не плохая ситуация, а прямо катастрофа, но суть та же. Ее собираются заставить врезаться в стену на повороте Фонтена. Ее левая нога – раненая нога – ударится о стену первой, но речь не о старой ране. Если они врежутся в стену с такой силой, на полном скаку, Саврадия упадет, и Адрия может тут погибнуть.
У нее есть в запасе одно средство – не самое надежное, но она больше ничего не может придумать. Ей приходит в голову, что так гораздо проще, когда у тебя всего один способ, пусть даже очень ненадежный. А она в самом деле хорошая наездница. И еще – сложная мысль – она все же дочь своего отца и, по-видимому, всегда ею будет, как бы далеко от дома ни уехала, как бы упорно ни старалась быть кем-то другим, а не членом семьи Риполи из Мачеры.
Потому что, оставшись одна на треке, она разучивала этот трюк вместе с конем.
Конец прямого участка. Это должно произойти прямо сейчас. Это нельзя проделать, когда они войдут в поворот. Адрия молится, правда молится – какой глупец не молился бы в такой ситуации?
Она отбрасывает прочь дубинку. Ей нужны обе руки.
Левой рукой девушка сжимает луку седла – она попросила лидера команды района Сокол сделать луку более высокой, чем обычно. Он не спросил зачем, да она и не стала бы объяснять. Правой рукой хватается за заднюю часть тонкого седла – не слишком надежная точка опоры, но этого должно хватить, и потом, других вариантов у Адрии просто нет. Отпускает луку седла и перекидывает левую ногу (уже зажившую) через переднюю часть седла и шею коня. Снова хватается за луку. Теперь она совсем выпустила из рук повод, Саврадия скачет свободно, но они тренировались, и этого должно быть достаточно. Голова Адрии повернута к стене, и она понимает, что случится, если они в нее врежутся.
А затем орущая толпа в Бискио видит нечто такое, чего никогда прежде не случалось на их скачках. Никто из присутствовавших в то солнечное утро не забудет этого до конца своих дней, много их отмерено или мало, будут ли они легкими или ужасными, как решат судьба и Бог.
Всадница сильная. Длинная, худая и сильная. Она держится обеими руками, пока оба коня несутся по прямому отрезку круга, близко, слишком близко к стене. Откинувшись назад, женщина подтягивает обе ноги вверх, к груди, сидя боком – как в дамском седле, так иногда ездят верхом придворные дамы, – но это другое. Совсем другое.
В тот момент, когда наездник-южанин, четырехкратный победитель на этом треке, бросает изумленный взгляд в ее сторону, Адрия, как разжавшаяся пружина, наносит ему удар ногами, вкладывая в него всю ярость, держась обеими руками за седло, используя мышцы живота, чтобы удержаться и толкнуть. Она сильно бьет его сбоку на уровне груди обутыми в сапоги ногами.
Он не просто падает, он летит.
Наездник буквально слетает со своего коня. В какой-то момент, когда он все еще в воздухе и смотрит на Адрию, в его черных глазах появляется выражение невероятного изумления. Затем он падает на землю и отскакивает от нее, и катится, и остается лежать, а девушка снова перебрасывает левую ногу через шею коня и подбирает поводья; лишившийся всадника конь района Башня уносится вперед, и в образовавшемся свободном пространстве она направляет Саврадию прочь от ограждения, от опасности, немного сбавляя скорость, чтобы компенсировать наклон трека. А потом она уже свободна и продолжает скачку в безопасности. В одиночестве.
Адрия одна перед всеми восторженными, ошеломленными, потрясенными людьми в центре Бискио. Ей кажется, что она на мгновение оказалась в центре всех созданных Богом миров. Она это чувствует.
Они подумают, что ты не можешь дать сдачи, вспоминает она слова старухи, которую искалечили здесь, у этой самой стены.
А затем Адрия понимает еще кое-что, и то, что уже кажется совершенством, становится чем-то еще большим.
* * *
Почти все проведенное здесь время Джиневра потратила на усилия произвести впечатление невозмутимой и элегантной дамы. Она достигла в этом большого мастерства, но сейчас ее самообладание испарилось. Она кричала вместе со всеми остальными.
Как можно не кричать? – думала она.
То, что только что сделала эта женщина, было таким… невероятным!
– Мы выиграем! – слышала она свой крик. – Теобальдо, она побеждает!
Но, к ее изумлению, он крикнул в ответ:
– Нет! Нет! Она не побеждает! Давай, женщина, вперед! Ради меня! О, Джад, вперед!
Она взглянула на молодого человека по другую руку от себя, который мог стать наставником ее сыновей, который рассказал им об этой женщине, выступающей ради Фолько д’Акорси. Он не кричал – наверное, он был единственным, кто не кричал. Джиневра видела его лицо, когда он смотрел, как женщина на сером коне галопом мчится по дальней стороне трека к последнему повороту перед финишной линией. В его глазах было удивление – и кое-что еще.
Совершенно неожиданно Джиневра почувствовала, что желает мужчину, который мог вот так замкнуться в собственных мыслях посреди буйства обезумевшей толпы. Ей захотелось узнать эти его тайные мысли. Она ощутила желание выудить их из него, доказать, что у нее хватит на это мастерства, что ее очарование победит его волю…
