Несмотря на многочисленные раздумья и усталость, мне пришло в голову, что Монтикола может взяться за дело именно поэтому. Из-за долгой вражды, которая разыгрывалась на сцене, предоставленной более богатыми городами и оплаченной ими. Батиара до сих пор так живет. К проблемам высокой политики и власти добавляется – или им противодействует – личная ненависть (или любовь). Кто знает, что из упомянутого выше играет ведущую роль в этом мрачном танце?
Я не знал тогда и сейчас не знаю. Стражники кивнули мне, один отпустил грубую шутку, сопроводив ее соответствующим жестом. Ясно, что они подумали о том, где я был; большинство их товарищей в ту ночь отправились в бордели и тратили там деньги перед тем, как вернуться домой, в Ремиджио. Те, кто стоял на страже, вытянули короткую соломинку или неудачно бросили кости и заняли свой пост, оставшись трезвыми в эту бурную ночь.
Я чувствовал страх, когда вошел в дом. Я думал о своих родителях, о Серессе, о жизни, для которой, как мне казалось, был рожден. И вот я здесь, связался с Монтиколой и Акорси. Фолько просил меня шпионить для него. Адрия в тот момент смотрела на нас обоих. Я был сыном портного, которому повезло, – он получил в подарок образование. Но что это означает? Как можно сделать так, чтобы это что-то означало?
Не время было все это взвешивать. Я действительно очень устал – выдался невероятный день, и к тому же я прошел пешком очень большое расстояние. Неужели скачки состоялись только сегодня утром? Я собирался подняться к себе и немедленно лечь спать, а о своей жизни подумать, когда проснусь.
Часто мы делаем совсем не то, что собирались. Мы не всегда ее контролируем, нашу жизнь. В первой гостиной слева от лестницы расположился Монтикола ди Ремиджио, дверь была открыта. Он сидел в кресле новейшего фасона – мягком, с высокой спинкой, – вытянув и скрестив в щиколотках ноги в сапогах, и смотрел на меня; рядом с ним стояла чаша вина. Можно было подумать, он меня ждал, хотя я знал, что это не так.
Рядом с ним стояла Джиневра делла Валле в темно-синем халате с бледно-зелеными рукавами. Никаких украшений дома в ночное время.
– Данино! Вот и вы наконец-то! – воскликнул он радостно, назвав меня мальчишеским именем.
Сразу же стало ясно, что он нетрезв. Мне показалось, что я вижу в глазах Джиневры предостережение, но я понятия не имел, как себя вести.
– Мой господин, – сказал я, остановившись в дверях и кланяясь им обоим.
– Где вы были? – спросил он. Возможно, это был просто дружеский, не имеющий особого значения вопрос.
Мне удалось улыбнуться.
– Бродил по городу. Мне не хочется больше ничего говорить при госпоже…
– Она не невинная девушка, – сказал он. – Эта шлюха доставила тебе удовольствие?
– Теобальдо, – произнесла Джиневра, – пусть я и не невинная девушка, но у меня есть свои предпочтения в такого рода разговорах.
– В самом деле? – спросил он с коротким смешком. – Поделишься ими с нашим другом?
– Нет, – ответила она. – Не стану. Я удаляюсь на покой. И тебе следует поступить так же. Пойдешь со мной?
– Пока нет, – сказал Монтикола. Он смотрел на меня, не на нее. – Мы уезжаем утром, я закончил здесь свои дела. Наш юный Данино еще должен мне сказать, принимает ли он мое предложение насчет работы. Итак, юный Данино, принимаете? Будете учить моих сыновей? Сыновей этой госпожи? Я даже думаю, может быть, это и ее предпочтение.
Она не двигалась. Стояла неподвижно, опустив руки и тоже теперь смотрела на меня.
Я никогда не видел Монтиколу таким и остро почувствовал опасность. Да и как было ее не почувствовать?
Я ему отказал. До этого момента сам не знал, что откажу; шел обратно под двумя лунами, не зная этого.
– Мой господин, – сказал я, – я и сам еще ученик, познающий мир Джада. Я не учитель и не могу быть подходящим наставником для сыновей аристократа. Я этого недостоин. Я… я собираюсь плыть в Сарантий, господин.
Что я ему так отвечу, я тоже не знал.
Он улыбнулся, но от этой улыбки мне спокойнее не стало.
– Что вы подразумеваете под этим «познавать мира Джада»? Намереваетесь сражаться с ашаритами на его стенах, как мой сын, или просто припомнили старую поговорку?
Я его недооценил. Мне вспомнилась именно старая поговорка.
Нас научил этому выражению Гуарино. Оно означало предчувствие, что твоя жизнь скоро сильно изменится, что наступают перемены. Я не ожидал, что Монтиколе оно тоже известно. Думал, он, вспомнив о своем сыне, решит, что я настроен геройствовать, и не станет продолжать разговор.
Хорошо, что я был совершенно трезв.
– Я не знаю своего будущего, мой господин. Я не солдат, и…
– Вы все время это повторяете, – перебил он.
– Это… остается правдой, мой господин. Хочу навестить своего учителя, потом поехать домой и повидать родителей, а там сделать выбор – решить, чем я буду заниматься.
– Вы, конечно, попросите совета у Бога? – Он смеялся надо мной.
– Попрошу, мой господин.
– И какой же совет мог заставить вас отказаться от должности во дворце правителя Ремиджио? О чем вы мне не рассказываете?
Они оба, в течение одной ужасной ночи. Акорси и Ремиджио. Я вспоминаю и удивляюсь, как я выжил. Ну, в каком-то смысле я понимаю как. Меня спасли две женщины. Адрия – в гостинице, и сейчас…
– Тео, мы не можем силой заставить человека служить нам, – сказала она. – Ему дозволено быть неуверенным в том, что он хочет делать и кем быть. Помнишь то время, когда ты сам был молод?
– Я точно знал, что хочу делать и кем быть, – ответил Монтикола, но уже спокойнее.
– Потому что твой отец был правителем Ремиджио, – напомнила Джиневра, – и растил тебя для того, чтобы править людьми. Как, надеюсь, ты вырастишь наших сыновей.
Он повернулся и посмотрел на нее. Я осторожно перевел дух.
Молчание показалось мне чрезвычайно долгим. Затем он встал, заскрипев креслом и полом – тоже. И сказал:
– Если потребуется, любимая, я так и сделаю. Кое-что можно начать, когда мы вернемся домой.
«Если потребуется».
«Если мой другой сын погибнет на Востоке».
– Идите спать, – почти равнодушно обратился ко мне Монтикола. – Я благодарен за то, что вы сделали, я говорю о скачках. Вы оказали мне услугу, и я это запомню. Если вам что-то будет нужно, попросите. Меня еще никогда не называли неблагодарным.
– Мой господин, – ответил я и повернулся к двери.
– Подождите.
Это произнесла женщина. Она сделал ко мне два шага и продолжила:
– Если вы решите, после того как вернетесь домой и спросите совета, что все же хотите учить молодежь, дайте нам знать. Мы, может быть, найдем подходящего наставника до этого, а может, и нет. – Она улыбнулась. – Я буду рада видеть вас в Ремиджио в любом случае, Гвиданио Черра, и своей рукой налить вам чашу вина.
