– Остановимся здесь.
Спешившись и расседлав лошадей, Брент привязал Ромашку к ближайшей сосне.
Ринка сидела, привалившись спиной к соседней сосенке, и наблюдала за ним. Странно, но ей нравилось смотреть, как он действует. Его короткие, отточенные движения. Ничего лишнего.
– А Энхелль? – поинтересовалась, желая нарушить молчание. – Почему ты не привязываешь его?
– Ему это не нужно.
– Он какой-то особенный конь?
Будто понимая, что речь идет именно о нем, Энхелль посмотрел на девушку и тихо всхрапнул.
Брент похлопал его по загривку.
– Да, особенный.
Это было сказано с неприкрытым теплом. И Ринка почувствовала, как внутри защемило. Незаметно сглотнув, она отвела глаза в сторону.
Ей казалось, что она заглянула в замочную скважину и увидела, пусть не нарочно, чужую жизнь. Что-то такое, что хранится у Брента в душе и чем он не собирается делиться или выставлять напоказ.
Как же мало она знает о нем – своем нежданном супруге. Даже его полное имя ей неизвестно.
– Я наберу хворост, а ты сходи за водой, – он сунул ей в руки пустые фляги.
Она подняла на него изумленный взгляд.
– Но я не знаю куда идти!
– Налево.
– А почему не направо?
– Потому что слева доносится шум ручья.
Ринка напрягла слух. Но вокруг только ветер шумел да где-то в ветвях перекликались болтливые сойки.
– Я не слышу никакого ручья, – она пожала плечами.
– Услышишь. Иди, если хочешь поесть до того, как мы тронемся в путь.
Легко ему говорить – услышишь.
Как же она может что-то услышать, когда птицы такой гомон подняли, а под ногами хрустят сухие ветки?
Чуть приподняв подол, а второй рукой прижимая к боку обе фляги, Ринка побрела в указанном направлении.
Брент несколько минут смотрел ей вслед, пока светлая коса девушки не исчезла между деревьев. Потом, покачав головой, вернулся к обустройству костра.
Лес был светлым, солнечным, почти без подлеска. Шаг за шагом Ринка углублялась в него все дальше и дальше. Стройные сосенки уносились высоко вверх, а между ними зеленела редкая трава и темнел серый песок. А воздух здесь был такой, что девушка дышала и не могла надышаться.
Она вдруг поймала себя на том, что с любопытством осматривается по сторонам. Ее глаза начали замечать вещи, на которые раньше она бы не обратила внимания. Вон в ветвях темнеет гнездо, из которого доносится приятная трель овсянки. А чуть ниже по стволу сползают капли смолы, переливаются, золотятся на солнце прозрачным янтарем.
Вон поскакала белка, мелькая рыжим хвостом.
Вон между корней чернеет лисья нора.
А вон бабочка-семицветка распахнула крылышки над цветком медуницы…
Засмотревшись, девушка споткнулась и едва не полетела носом в муравейник. Ойкнула недоуменно, даже обиженно. Схватилась за ветку, пытаясь удержать равновесие.
Фляги выпали, одна ударила по ноге. Не больно, но довольно чувствительно.
Ринка зашипела, потирая пострадавшую конечность. И ее взгляд упал на виновника этих бед.
Муравейник представлял собой песчаную кочку, покрытую сухими иголками. На ее склоне копошились черные муравьи, деловито разделывая гусеницу.
Гусеница была толстой, мохнатой, с ярко-оранжевыми полосками и красными точками между ними. На кончиках ее ворсинок блестели прозрачные капельки. Она извивалась, пытаясь сбросить с себя захватчиков, но их было слишком много. Исход этой борьбы был понятен без слов.
Гусеница не вызывала у девушки отвращения, наоборот, захотелось спасти беднягу. Она такая симпатичная, с полосочками. А в будущем превратится в прекрасную бабочку. По крайней мере, должна…
Присев, девушка протянула к ней руку, почти дотронулась, когда кто-то схватил ее за плечо.
От неожиданности Ринка подпрыгнула, точно отпущенная пружина. Развернулась, инстинктивно скрещивая запястья перед собой. И невероятно мощный, невидимый глазу поток выплеснулся из центра ее ладоней.
Беззвучные колебания пронзили пространство. Воздух пошел рябью перед глазами.
Но за спиной было пусто. Если здесь кто-то и был – он успел исчезнуть с траектории удара.
Оглушенная, потрясенная произошедшим, Ринка шагнула назад. И поняла, что ноги не держат. Ее охватила внезапная слабость, колени подогнулись, и она бы свалилась на землю, если бы чьи-то руки не подхватили ее.
Знакомые руки.
– Брент?.. – слабо выдохнула, чувствуя, как мужчина прижимает ее к груди. – Что это было?
– Моя глупость, – раздалось ворчание. – Грешу иногда.
– Я… – с трудом сглотнула комок. – Со мной что-то не так…
– Все так, маленькая эндиль, это мне не надо было подкрадываться сзади.
– Как ты меня… назвал?
Промолчав, Брент подхватил девушку и направился прочь.
Не нужно было отпускать ее одну. Чувствовал же, что за ней нужен глаз да глаз! Потому и пошел следом. И как раз вовремя!
Глупышка собиралась взять в руки ядовиту гарру! Всего одно прикосновение – и сильнейший яд гусеницы вызвал бы сначала онемение тела, а затем крепкий сон, который мог бы стать вечным!
Но дальнейшее поразило даже его.
У малышки сработал защитный инстинкт. Точнее, это была атакующая магия, сырая, не облагороженная присутствием мысли. Она просто выплеснулась рефлекторно. Брент успел среагировать на долю мгновения раньше и выскользнуть из-под удара. Буквально в последний момент.
Но такой резкий выброс не мог не оставить последствий. Он почти до дна осушил девушку. Ослабевшая, ничего не понимающая, она даже на ногах стоять не могла. И упала бы, не приди Брент на помощь.
– Я воды не набрала, – тихий вздох отвлек его от раздумий.
– Я наберу. Сиди здесь, ничего не трогай, никуда не лезь.
Он усадил ее перед костром на расстеленную попону. Потом разогнулся, возвышаясь над девушкой. Глянул хмуро.
– Все поняла?
Ринка слабо кивнула.
Ей почему-то хотелось спать. Она чувствовала себя какой-то… опустошенной, выжатой. Словно целый день начищала золой и песком котлы на монастырской кухне. Матушка Ильза не раз так наказывала послушниц за мелкие шалости.
Брент постоял еще с минуту, глядя, как она зевает, прикрывая ладошкой рот.
Оставлять девчонку одну не хотелось. Только богам известно, что еще она учудит. Но фляги надо было вернуть и воды тоже набрать, ведь у них не осталось ни капли. А еще нужно накормить эту несчастную. Вон, тощая какая. Только кожа да кости.
