– М-да, – подытожила она спустя полчаса, когда Ринка, размазывая слезы, икая и захлебываясь словами, озвучила свою версию. – Не учла я, что старик так быстро помрет. Брак-то он хоть успел закрепить?
– П-поцелуем?
– Петушком своим, дура! – Ильза беззлобно выругалась. – Было у вас что или нет, признавайся как на духу!
Ринка энергично замотала головой. Стоило лишь вспомнить престарелого эрла, его мутный взгляд и прикосновение вялых губ, как к горлу опять подкатил горький ком. Наверное, если бы он не помер, то она сама отдала бы душу Пресветлой.
– Понятно, – вздохнула Ильза. – Дура ты, девка. Такой шанс упустила! Теперь еще Герхард этот обвиняет тебя в смерти отца и требует справедливого наказания. Око за око. А судья Глиммер близкий друг покойного эрла, так что сама понимаешь.
Немного подумав, она добавила:
– Ладно, придумаю что-нибудь, ты же мне не чужая. Столько лет растила тебя, почитай с самых пеленок. Найду хорошего адвоката, может и выгорит что.
– Спасибо, матушка…
– Рано благодаришь. Если вытащу тебя отсюда, то весь век не расплатишься!
Она ушла, пообещав передать немного еды и одежды. А Ринка осталась, жадно вслушиваясь в удаляющиеся шаги. Ей казалось, что вместе с матушкой Ильзой от нее уходит прошлое, проведенное в монастырских стенах. И единственный шанс на спасение.
Городская тюрьма жила своей жизнью. В соседних камерах кто-то рыдал, стучал в стены, пел срамные песни. Слышались ругань и жалобы, окрики караульных.
Три раза в день приносили еду. Безвкусную серую массу, лежавшую в деревянной плошке липким комком. Есть ее полагалось руками, поскольку приборов узникам никто не давал.
Ринка добросовестно ковырялась в тарелке. Каша была отвратительной что на вид, что на вкус. Даже в монастыре готовили лучше. Но девушка заставляла себя это есть. Ей нужны были силы.
Теперь, когда наступил новый день, а из окошка под потолком в камеру лился солнечный свет, ужасы прошлой ночи начали отступать. На смену беспомощности и страху пришло желание жить.
Матушка обещала помочь, значит поможет. Ринка верила в это так же свято, как и в то, что Пресветлая Орриет слышит ее молитвы.
А потом заявился Герхард. Ринка сразу узнала его. Метнулась диким зверьком вглубь камеры, только глаза засверкали из-под нечесаных волос.
Держа у носа надушенный платок, новоиспеченный эрл произнес:
– Я пришел повторить свое предложение.
***
Это было противно и мерзко. Ринке казалось, что ее выкупали в нечистотах. Но даже если бы от ответа зависела ее жизнь, она бы все равно ответила «нет».
Герхард ушел не сразу. Он долго стоял, покачиваясь с пятки на носок. Увещевал, обещая всевозможные блага. Ждал, что она изменит решение.
Не изменила.
Хотя сердечко сжималось при мысли о будущем, которого может не быть.
Оставшись одна, Ринка снова плакала. На этот раз тихо, без всхлипов. Просто слезы сами текли. А еще от тюремной каши разболелся желудок. Но это было только начало. Вскоре на коже появилась мелкая сыпь, которая нещадно чесалась. Начала чесаться и голова.
Ночью Ринка почти не спала. Ей постоянно слышались шорохи по углам и казалось, что из темноты вот-вот покажется острая мордочка крысы.
Да и шумные соседи не способствовали мирному сну. Кто-то из них с наступлением темноты начинал выть на одной ноте, точно волк на луну. Ринка слушала вой безумца, сжавшись на рваном тюфяке. Она даже представить себе боялась, сколько времени нужно провести в этой тюрьме, чтобы забыть все слова…
Потом были долгие, томительные дни. Похожие один на другой, выматывающие душу и тело.
Ринку под конвоем водили в комнату с серыми стенами. Она видела себя словно со стороны: маленькая, худая, грязная. В принесенном матушкой Ильзой платье из колючей шерсти, что могло заменить власяницу…
И два вооруженных стражника по бокам.
В серой комнате за большим столом, заваленном бумагами, ждал следователь – мэтр Лавьер. Пышущий здоровьем, круглолицый человек с подкрученными усами. От него пахло домашней стряпней и табаком. Он носил мундир с блестящими пуговицами, постоянно промокал лысину большим клетчатым платком и им же вытирал круглые стекла очков.
А еще он без конца задавал одни и те же вопросы.
Сначала Ринка пыталась отвечать медленно, вдумчиво, вспоминая подробности. Но он ее будто не слышал, снова и снова заставляя по кругу рассказывать, что случилось в тот вечер. Кивал сам себе, избегая смотреть ей в глаза, что-то записывал в толстую тетрадь, похожую на гроссбух экономки. И спрашивал заново.
Голодная, уставшая, почти отупевшая от происходящего, Ринка уже машинально отвечала «да» или «нет». И голос ее с каждым разом становился все тише.
Только в первый день, когда она заикнулась о своих подозрениях и поползновениях Герхарда, он вскинул голову и строго посмотрел на нее.
– Хочешь опорочить доброе имя эрла Тамаска? Это тебе не поможет. Герхард достойный молодой человек и мой зять, между прочим. А вот твоей порченой крови доверия нет.
С минуту они смотрели друг другу в глаза, пока следователь, выругавшись, не отвернулся. Дрогнувшей рукой он снял очки, долго протирал их, избегая смотреть на девушку. Потом достал из коробочки на столе щепотку табачной крошки, набил трубку и сделал несколько глубоких затяжек.
– Продолжим.
На третий день она все же не выдержала.
– Вы меня ненавидите? – спросила в упор вместо того, чтобы в сотый раз отвечать на один и тот же вопрос.
Лицо мэтра Лавьера пошло пунцовыми пятнами.
– А за что мне тебя любить? – он промокнул вспотевшую лысину.
– Не за что, – согласилась она. – Но я ничем не заслужила вашей ненависти.
Он снова посмотрел на нее. Вскинул взгляд и отвел, словно испугавшись. Но Ринка успела заметить жалость, мелькнувшую на дне его глаз.
– Что плохого я сделала? – повторила она с внезапно проснувшимся упрямством. – Я хочу знать.
– Ишь какая, хочет она. А кто ж вас, полукровок, любит? Ты об этом не думала?
– Я не виновата, что я полукровка. И я не выбирала родителей.
Ринка сама не знала, откуда у нее взялось столько дерзости. Никогда она не перечила старшим, была тихой, послушной. А тут вдруг голос прорезался.
Может от того, что терять уже нечего?
– Ты мне поговори! – рявкнул следователь. И для вящей убедительности хлопнул рукой по столу. – Хочешь знать, за что вашего брата недолюбливают? Так я тебе расскажу. Эльфов никогда не любили в наших краях, а вот они одно время повадились приходить. Налетали как саранча, завораживали наших женщин и с собой уводили.
