Пылаеву так азартно закружили по залу, что против воли тело сразу подхватило заводной ритм. Она любила танцевать. Четыре года в танцевальной студии в конце концов не просто так отплясались, но потом пение всё же перевесило чашу весов. Теперь же не прошло и минуты, а она уже, напрочь позабыв про свою усталость, активно двигалась, позволяя сильным рукам прижимать её к себе и приобнимать за бедра. Тёплое дыхание волнующе ласкало оголённую кожу лица и волосы. Оба натянуты, как струна. Оба в волнительном напряжении. И это у них дружба такая, да?
Всё это время за танцующий парой долго и пристально наблюдали из глубин ресторана, пока в какой-то момент высокий мужской силуэт в замшевом пальто, круто развернувшись, не направился к выходу.
— Ой, вы забыли, — догнала его девушка-официантка, протягивая оставленный на столе букет кустовых розовых роз.
— Оставьте себе, — коротко бросили в ответ, блеснув тёмными стёклами солнцезащитных очков, и вышли на улицу.
Понятное дело, Пылаева и предположить не могла, что Матвей тоже надумает прийти к ней. Именно сегодня. А даже если бы и могла… Разве она сделала что-то не так? Она ведь ничего ему не должна. Не была должна, судя по всему… Потому что вернувшись пару часов спустя в общежитие, в полумраке включённого ночника, ошарашенная Нелли обнаружила на своей постели подарок. Подарок для неё. От него.
Глава 6. Ножницы
На заправленной пушистым пледом кровати гордо возлежал жёсткий футляр, для торжественности с налепленным на него бантом, а в футляре… оказалась новехонькая электрогитара. Розовая, обрамлённая чёрным кантом. Блестящая, ещё пахнущая лаком и с брендовым оттиском внизу. Недешёвая. Неллина старушка в наклейках, спрятавшаяся в нише между стеной и комодом, грустно звякнула струнами, понимая, что её время ушло.
Ни записки, ни открытки, но то, что благодарить за эту красоту нужно Бондарева Пылаева не сомневалась. Рядом с грифом на плюшевой подложке обнаружился ещё один подарочек: знакомая розовая повязка в горошек.
— Прям загуляла, именинница, — зевая, из-под одеяла на свет выползла кудрявая макушка Дины.
— Зато ты рано. У вас же сегодня концерт. Рок-группы заканчивают выступать сразу после «спокойной ночи, малыши»?
— Какой концерт? — не поняла та, сонно потирая глаза. — Мы ж его отменили. Мотя тебе разве не сказал?
— Что сказал? Когда бы он сказал?
— Он же вроде к тебе… А… О… — до Дины начало доходить. — Ну, в общем неважно. Отменился и отменился. Всё, я дальше спать. С меня тоже подарок, кстати. Но потом. Я ещё не успела по магазинам прошвырнуться, — поспешно замотавшись обратно в одеяло, наподобие шаурмешки, тело скрылось с глаз и на дальнейшие вопросы уже не реагировало.
Мало что понимающая, а от того заметно растерявшаяся Пелька приставать с расспросами к ней не стала, снова переключившись на гитару. Следующие минут десять она ласково гладила прохладную полировку, осторожно регулировала колки, нежно касалась кончиками пальцев струн — словно общалась с одушевленным предметом. Ей так хотелось прямо сейчас что-нибудь сыграть, но время… Соседка не обрадуется. Завтра. Завтра она обязательно опробует красотку, поблагодарит дарителя и вернёт её ему. Потому что так нельзя. Такие подарки нельзя принимать.
Увидеться с Бондаревым оказалось не так-то просто. Группа «Ящик Пандоры» в полном составе куда-то уехала в субботу рано утром, когда нагулявшиеся студентки только-только возвращались в Академию: с опухшими губами, поплывшим макияжем и растрёпанными причёсками. Вернулись же лишь поздно в воскресенье. На завтраке пересечься тоже не вышло, а первая пара у них с Пелькой была раздельная. В конечном итоге встретились они только ближе к обеду в классе у Никитича, где Матвей… Спал.
Сладко дрых, сложив руки на парте и спрятав в них голову. Лишь умиротворенно вздымалась сгорбленная спина и чуть слышно раздавалось слабое похрапывание. У Пылаевой хватило совести не тормошить его.
— Как я рад видеть ваши счастливые лица, безголовые вы мои птенчики, — довольной тучкой с неизменным шарфиком на шее заплыл в кабинет Чудик, на ходу уплетая столовскую мини-пиццу. — Рад, что вы добрались до новой недели в полном составе. Я-то ставил на то, что кто-то непременно загремит в обезьянник.
— Это вы вспоминаете свою молодость? — хихикнул пацан с непонятной причёской, которой требовался либо ободок, либо стрижка под ноль. Чтоб на человека стал похож.
— Ну почему молодость, — преподаватель призадумался. — Всего лишь прошлое двадцать третье февраля. — Итак, приступим к тому, что вы называете "бесцельно прожитое время". Где наш ревнивый Отелло? Ага, — взгляд из-под постоянно запотевающих очков нашарил спящего ученика. Матвей даже не шелохнулся, когда Никитич замер рядом с ним. — Какая прелесть. А ну-ка… — он склонился над его ухом и вдруг заорал. — Где деньги, Лебовски*???
Тут и мёртвый подорвётся из могилы. Бондарев испуганно подскочил.
— Что? А? Я не сплю, — растерянно потряс он головой, не сразу включаясь в реальность.
— Я тебя разбудил? — театрально опечалился учитель. — Прости, я не хотел, чтобы ты меня слушал. Отдыхай-отдыхай дальше. Кто я, в конце концов, чтобы тратить твоё драгоценное время.
— Просите. Я просто не выспался, — потирая лицо с отпечатком складки от толстовки, поморщился Матвей. Пробуждение давалось ему с трудом.
— Тяжёлая ночка? — понимающе кивнул Чудик.
— Тяжёлые двое суток, — обречённо вздохнули в ответ.
Если продюсер собирается в таком бешеном режиме все два года мурыжить их, наверстывая по выходным упущенное в будни время, очень скоро он двинет попросту ноги. Шесть часов пути. Ради часового выхода на сцену. И сразу обратная дорога. Своим ходом. На машине. Где он за рулём. Это издевательство. В следующий раз Бондарев будет требовать личный самолёт.
Никитич сочувствующе похлопал его по плечу.
— Соболезную, мой мальчик. Такова она, цена славы. Если ты не против, я ещё подолью бензинчика в канистру с другим бензинчиком — марш на сцену. Будешь отрабатывать пятничную истерию…
Матвей неохотно поплёлся куда велели, и следующие десять минут пытался изобразить что-то маловразумительное, то и дело зевая, чем невольно заражал весь класс.
— Ой, иди уже обратно, — чувствуя, как у него самого начинали закрываться глаза глядя на это сонное царство, отмахнулся учитель, вообще-то изначально заказывающий монолог Гамлета. — Сил нет тебя слушать. Это ещё хуже, чем нравоучения тёщи, когда та приезжает раз в полгода с генеральной проверкой.
Так четвёртый курс впервые узнал, что преподаватель по сценическому искусству был женат. И имел в родственничках нравную тёщу.
