— Ну, черт с тобой, — неожиданно проворчала
она. — Не будем ничего переносить.
Притянула его к себе и прижалась своими разбитыми губами к
его целым. Позже она скажет сама себе, что просто переживала стресс, и ей было
необходимо нежное участие.
— Это было… очень приятно, — заметил Репьев,
выпрямляясь. — Даже странно…
— Ничего странного, — проворчала Лайма, сердясь на
себя за проявленную слабость. — Вероятно химический состав нашей слюны
совпал, вот и все.
Репьев озадаченно помолчал, а потом признался:
— Никогда не рассматривал взаимоотношения с точки
зрения слюны.
Лайма, кряхтя, поднялась с дивана и отправилась-таки мыться,
твердо отказавшись от посторонней помощи. Решила воду в ванну не набирать и не
нежиться в ней, а ограничиться душем, чтобы не раскиснуть, не разболеться и не
остаться у Репьева жить. В конце концов, ей еще предстояла поездка в
штаб-квартиру с докладом.
— С легким паром! — нестройным хором пожелали
Дубов с Латышевым, когда она появилась в комнате с тюрбаном на голове,
ароматная, словно куст жасмина.
Один Репьев ничего ей не пожелал, потому что потерял дар
речи. Без пятен грязи на лице, облаченная в чистый халат, Лайма оказалась
ослепительно красивой. Как он раньше не замечал, что у нее идеальной формы нос,
пухлые губы и ясные глаза, а скулы высокие, как у египетской царицы.
— Можно садиться за стол, — сообщил Дубов,
неожиданно застеснявшись Лаймы. Когда она лежала на диване грязная и
несчастная, у него и мысли не было стесняться.
— На гарнир у нас кукуруза и сладкий перец, —
добавил Латышев, потирая лысину. — Хватит на всех.
Он тоже испытывал неловкость, потому что Лайма разбила их
тесную мужскую компанию, и мальчишник превратился непонятно во что. Может быть,
в посиделки с флиртом. Впрочем, как тут пофлиртуешь, когда Юрка не сводит с
девицы глаз.
Вообще-то троица собралась, чтобы обсудить одно весьма важное
дело — организацию собственного бизнеса, и было жалко откладывать разговор на
неопределенное время. И почему эта Лайма скакнула с моста именно сегодня!
— Поскольку твоя одежда вышла из строя, могу дать тебе
свою, — предложил Репьев. — Что-нибудь сухое и чистое.
Он повел ее в другую комнату, где стоял одежный шкаф, и
предложил выбрать все, что ей понравится. Даже собирался дать несколько
советов, но тут позвонили в дверь.
— Наверное, это шофер с сумочкой, — оживилась
Лайма. — Я переоденусь и выйду.
Однако это оказался не шофер, а соседи сверху — Тамара и
Николай Славкины. Оба были в спортивных костюмах с лампасами, и оба весьма
воинственно настроены.
— Это вы колотите по батарее? — спросила Тамара,
не поздоровавшись с хозяином квартиры. — Вам что, делать больше нечего?
— А вам? — с любопытством поинтересовался
Репьев. — Что вы там сверлите столько суток подряд! Делаете модель
ледокола «Ермак» в натуральную величину?
— Я благоустраиваю находящуюся в моей собственности
жилплощадь, — высокопарно заявил Славкин. — И вы мне не можете этого
запретить.
— Запретить не могу. Но помешать — запросто.
— Не надо нам угрожать! — взвизгнула
Тамара. — Мой муж сверлил, сверлит и будет сверлить!
— Потом пеняйте на себя, — пожал плечами Репьев и
захлопнул дверь у них перед носом. — Ну и типы, — пожаловался он
приятелям, которые сервировали стол, как в ресторане — с салфетками и
хрустальными фужерами.
— Это не таксист? — спросила Лайма, появляясь в
гостиной. — Куда же он подевался?
Она надела шорты, доходившие ей до колен, и трикотажную
рубашку-поло, в которой она выглядела хрупкой, как подросток. Влажные волосы
собирать в пучок не стала, а распустила по плечам, окончательно добив этим
впечатлительного Репьева.
— Я очень рад, — признался он, подойдя к ней
поближе, — что вы сохранили мою визитную карточку.
Лайма хотела честно признаться, что она тоже рада, но тут
снова позвонили в дверь.
— Теперь уж это точно таксист! — воскликнула она и
пошла вслед за хозяином к двери.
Однако это оказался не таксист, а высокий человек с
волнистой шевелюрой, которая вся была странным образом зачесана на один бок.
Человек был в костюме, галстуке-бабочке и клетчатых тапках.
— И что? — гневно спросил он, вскинув
подбородок. — Долго вы будете портить Вагнера вашим идиотским
постукиванием?!
— Послушайте, Макар, это невыносимо! — ответил
Репьев. — Если я хочу послушать Вагнера на ночь, я надеваю наушники. Ваш
рояль, к сожалению, в наушники засунуть нельзя. Поэтому вы должны думать о том,
в какое время вам заниматься вашими… гаммами, С этим нужно что-то делать…
— Вы невежественный чурбан, — высоким голосом
сообщил Макар. — С настоящей музыкой ничего нельзя сделать!
— Зато что-нибудь можно сделать с музыкантом, —
рассердился Репьев. — Вот поиграй еще на ночь глядя, увидишь, что будет.
— И поиграю! — с вызовом заявил Макар и помахал
указательным пальцем в воздухе. — Никто мне не запретит.
В этоу момент наверху опять взвыла дрель, и разговаривать
стало невозможно. Музыкант гордо удалился, махнув полами пиджака, похожими на
ласточкины крылья.
— Юр, иди, а то все остынет! — позвал
Латышев. — Лайма уже рассказала нам о том, как вы познакомились.
«Интересно, какова ее интерпретация событий?» — подумал
Репьев и уже сделал шаг от двери, как звонок прозвенела третий раз.
— Бывают дни, — крикнул он через плечо, —
когда я начинаю подумывать о домике в деревне, о вишневом садике и собственных
курах…
На этот раз приехал шофер с сумочкой. Репьев щедро его
вознаградил, но тот не хотел уходить, не повидав Лайму.
— Ну… Это было… — задохнулся он, увидев ее целой и
невредимой. — Это было такое… Из ряда вон выходящее! Я полагал, что вы —
труп. И завтра собирался звонить в вашу организацию. Только телефон не нашел.
Про нее, оказывается, никто не знает.
— Естественно, —проворчала Лайма. — Она ведь
засекречена. И я советую вам держать рот на замке.
— А та… женщина? Та страшная женщина, — поправился
он. — Я думал, она вас догонит.
— Я тоже так думала, — призналась Лайма и
содрогнулась. — К счастью, все обошлось.
— Она бежала за вами, как рысь за белкой, — все
никак не мог успокоиться таксист. — А глаза у нее прямо горели огнем!
«Слава богу, я этого не видела», — подумала Лайма,
проводив шофера и возвратившись к столу. Воспоминание о мулатке отбило у нее
аппетит. Она некоторое время ковырялась в тарелке, и Дубов наконец не выдержал
и спросил:
— Вам не понравилось наше фирменное блюдо?
